На военных дорогах | страница 28
Васильев был молодой толстый парень, румяный всегда, как из бани. Говорить много не любил, а еще того больше не любил слушать. Бывало, разъясняешь ему задание, а он глядит на солнышко и думает: «Ладно тебе обедню читать. Время, между прочим, уходит, а что делать, я и без тебя знаю». Поглядишь на него — этакий увалень. А до работы доберется — залюбуешься: топор у него в руках и так и этак кокетничает. Раз куснет, два куснет, вот тебе и шип готов… Этот Васильев был неженатый — только собрался жениться, а тут война.
Второй, Ишков, был худой и высокий. Шея у него была длиннющая, как у петуха. И больше всего на свете любил он петь песни. Шею, бывало, вытянет, заведет глаза под лоб да так запрет, что хочешь не хочешь, а станешь подтягивать. Голос у него был редкий — тенор. И длинную свою шею он закручивал шарфом, все равно как ногу обмоткой: берег горло. Одно время его хотели от нас во фронтовой хор забрать — не пошел. «Всех, говорит, троих берите, тогда ладно, а один я вам буду только на печальные песни годен». Так и не стал артистом, остался плотником.
Третий был Хлебников, веселый шустрый мужичонка, немного косолапый, но быстрый и на работу жадный. Васильев, тот, бывало, долго вокруг бревна бродит, примеряется, все ему не с руки. А этот нет. Этот сразу — ремень через плечо, в ладонь плюнет и давай тюкать. Долго я с ним прослужил, а ни разу не видал, чтобы он устал или чтобы сон его сморил. Плюс к этому — хозяйственный был мужичок. В лесу жил не хуже, чем дома на печке. Словно для него это не дикий лес, а личная кладовка. Помню, весной схватило у меня живот от худой воды. Так этот Хлебников подбежал к березе, содрал бересту, свернул чашечку, сделал зарубку, набрал в чашечку березового сока и подает вместо лекарства. И все это в один момент.
Сдружились они, все трое, потому что были с одного, можно сказать, гнезда — с Псковщины. Все деревенские. Колхозники из одного района, с соседних деревень. И, конечно, общих знакомых, всяких там зятьев и кумовьев оказалось у них несметное количество. Как сядут на перекур да начнут фамилии перебирать, так и конца этим фамилиям нету. Полная дивизия.
Надо сказать, любил я ихние разговоры слушать. Говорили они все больше про свои родные колхозы, про колхозные дела. И не добром говорили, а в основном спорили. Больше всех заводился Хлебников, а дразнил его Ишков. Васильев обыкновенно сидел сбоку, в стороне от земляков, и покуривал молча; только когда Хлебников вовсе уж накалялся, он подавал свое грузное, авторитетное слово.
