То был именно дом, а не квартира — просторный, основательный, но в то же время кряжистый трехэтажный дом с огромной гостиной. Он стоял на огороженной частной улочке, поросшей цветами и полузаслоненной от чужих глаз кронами деревьев.
Но среди этой, на первый взгляд, скуки — я разглядел свой Париж. Я помню, как когда-то весною я впервые набрал код на маленькой калитке и вступил на эту улицу — я был заворожен. Над зеленым морем плюща и цветов садилось солнце. Уже загорелись причудливо изогнутые фонари, создавая атмосферу словно бы потустороннюю, не парижскую, а, скажем, какого-нибудь маленького горного городка в Провансе. В глубине улицы вскочила черная тень кошки и скрылась. Я прошел далее, ища адрес. Кое-где на первых и часто на вторых этажах домов я видел родной, благоволеющий мне свет.
Увидев нужную калитку справа от меня, я вошел в сад — там меня ждало то же очарование. В ночной уютной тишине я слыхал, как внутри играют на рояле, а прочие со вниманием слушают — их внимание было почти осязаемым. Чувства мои обострились и размякли. Я был дома.
Возможно, для социалистов и искателей правды «настоящим» Парижем являются черные кварталы ворот Сен-Дени и Сен-Мартена, где в парикмахерских специализируются на жестких африканских волосах, где множество фруктовых и овощных лавок и насупленные продавцы-магрибцы. Возможно, романтики видят истинную суть города на Променад-Планте — вознесшейся над улицами пятикилометровой, усаженной розами укромной зеленой аллее, идущей от Бастилии до Золотых ворот. Пусть кто-то кивает на залитую солнцем Парижскую мечеть, на северный склон Монмартра, на Винсенский или Булонский леса — пусть. Мой Париж, мой собственный уникальный Париж навсегда остался на этой крошечной частной улочке.
В тот же вечер я был в полуподвальной столовой этого гостеприимного дома, как внезапно услышал звон и переполох. Я влетел наверх по ступенькам в гостиную и увидел, как все повскакивали со своих мест посмотреть, что случилось, а Эдвард, присевши на корточки, суетливо собирает осколки стекла на полу. Кто-то просто-напросто столкнул бокал с вином со столика. Я опустился рядом помочь.
— Нет, какая-то старуха, не помню, как зовут, — с нежностью ответил Эдвард на мой вопрос и ушел выносить крупные куски стекла.
Гости успокоились и расселись опять. Музыка возобновилась: кто-то играл на скрипке. Ольга принесла швабру и совок.
— Я пойду за тряпкой, — объявил я.
— В кухне есть вторая дверь, как войдешь, налево, там чулан, — четко и быстро сообщила Ольга. Она была собранна и нахмурена.
