Мухомор чуть-чуть не сказал: «С Самохиным», да вовремя спохватился. Соврал:
— Ни с кем в особенности, а так… Со всеми… — Почему с Амосовым ссоришься?
«Все знает», — не мог скрыть удивления Мухомор и подумал: «Уже кто-то донес». Сказал осторожно:
— С Амосовым я не ссорюсь, а только он сам по себе, а я сам по себе.
— Почему?
— Так… У него отец важный, а у меня простой, а Амосов это всегда показать хочет.
Вдруг Мухомор покраснел, загорячился. Сказал:
— Я такой же гимназист, как и он. Если он нос дерет, так что? Дерет и пусть дерет, а я с ним дружить не хочу. А трогать я его не трогаю. Не дразню и не бью. А что он ябеда, так это вам весь класс скажет. Его отец на рысаках. Пусть. А мой на паровозе… Так что?
— Ах, вот в чем дело? — криво улыбнулся директор. — Понимаю…
Он покачал головой:
— Да, нехорошо это, Токарев, с твоей стороны. Вижу, вижу, что тебе уже успели внушить разные глупые мысли. Такой же гимназист… Ошибаешься, милый друг, ошибаешься. Гимназия — это привилегированное, понимаешь ли, при-ви-ле-ги-ро-ван-ное учебное заведение, а не для всех и каждого. Это надо знать. А тебе это надо знать в особенности, ибо ты не из привилегированного сословия. Ты должен особенно дорожить тем, что тебя приняли в гимназию, дорожить и помнить, что на твое место найдется много желающих здесь учиться. Заруби это на носу. Дурь выбрось из головы, а перед батюшкой извинись. А если что-нибудь подобное повторится — можешь искать себе другую гимназию. Иди.
Мухомор нахмурился, постоял, медленно повернулся и пошел. Директор резко остановил его и сказал желчно:
— Невежа! Уходя, поклониться надо. Ступай!
Мухомор вышел.
— Ну что? — спросил Самохин.
— Поп наябедничал. И все из-за твоих индейцев, чтоб им…
— А еще что?
— Все. Пилил долго. Про девять пуговиц рассказал.
— Какие там еще пуговицы? — удивился Самохин.
— А такие…
Мухомор передал ему объяснение директора, почему у гимназистов девять пуговиц на груди и две на обшлагах.
Самохину понравилось.
— Постой, — сказал он, — но ведь у нас на мундирах еще и сзади, пониже спины, четыре пуговицы. А это какая Екатерина? Четвертая, что ли? Но ведь такой не было.
— Ты не понимаешь, — засмеялся Мухомор. — Позади у нас не четыре пуговицы, а две и две. Две справа, две слева. Две Екатерины сразу.
— Тю! — заорал Самоха. — Две Екатерины сразу? Значит, мы на царицах сидим? И У Швабры тоже сзади царицы… Как же это она, Екатерина-то, сама на себя такую глупую форму выдумала?
— Не знаю, — гоготал Мухомор, — наверное, она что-нибудь да думала, когда такой мундир сочиняла. Ведь мы же учили, что она была мудрой царицей.
