Корягин ни жив ни мертв. Пошел к кафедре, застегивая на ходу пояс, которым он все время играл, слушая речь директора.
— Покажись, покажись. А почему бляха грязная? Не можешь почистить, свинтус?
— Могу.
— А дежурный кто нынче?
— Лобанов.
— Ло-ба-нов? — театрально удивился Швабра. — Это чудесно. Иди сюда, Лобанчик. Иди, иди, не стесняйся. Сотри-ка с доски. Стер? Ну вот, молодец. Надо, чтобы доска была всегда чистенькая, чтобы, как стеклышко, горела. А у тебя грязненькая. Вот и останешься на полчасика без обедика… Куда? Куда? Нет, ты не садись, душечка, постой-ка в углу, милочка. Ну, как? — любуясь самим собой, обратился Швабра к классу. — А отметочки-то лежат ведь на кафедре. Лежат и полеживают. Хе-хе. Так и просятся: «Раздайте нас поскорее мальчикам». Раздавать?
— Раздавать! Раздавать! Мы уже давно ждем, — обиженно закричали со всех сторон.
— Вот это правильно, — потер руку об руку Швабра. — А кто из вас скажет, в котором году умер император Петр Великий?
— Ну и черт! — шепнул Коряга Самохе. — Ведь вот же мучает людей. Снять бы сапог да запустить в него, дьявола!
— Попробуй, — посоветовал Самоха. А потом серьезно: — Сапогом не убьешь. Ты Медного Хряща знаешь? Того, что недалеко от Амоськи живет?
— Лудильщика? Знаю.
— Ты его попроси, он Швабру из-за угла камнем бахнет. Ему это нипочем.
— Да я уж раз просил.
— А он что? — с любопытством спросил Самоха.
— Не хочет.
Коряга соврал. Дело было совсем не так. Когда Коряга предложил Хрящу семь копеек за то, чтобы тот бахнул Швабру камнем, Хрящ подумал-подумал, заложил руки в карманы и сказал:
— Ох, и дрянь ты! Нанимаешь. А сам не можешь? Гимназия ты… Герб носишь…
А на другой день, когда Швабра пришел к Амосовым и стал звонить у парадного, Хрящ, закрыв лицо шапкой, быстро подкрался к нему и метким снежком запустил в спину. Гикнул и убежал.
Варя, снимая со Швабры шинель, спросила:
— Что это вы в снегу? Упали?
— Гм… — ответил Швабра. — Это… Это с крыши-с…
— Так когда же умер Петр Великий? — не унимался Швабра. — Кто скажет?
Молчание. Лишь Амосов поднял руку.
— Ну, скажи, скажи, Коля. Ты у меня молодчинище.
— В тысяча восемьсот двенадцатом году.
— Врет! — радостно взвизгнул Самохин. — Врет! Я хоть и сам не знаю в каком году, а только не в этом. Спросите Токарева, он знает.
Желая поддержать Самохина, Володька поднял руку и сказал:
— Петр Великий умер в тысяча семьсот двадцать пятом году.
— Тебя не спрашивают, — холодно обрезал его Швабра. Ему было неприятно, что Володька перещеголял его любимчика Колю. Однако история не была предметом его преподавания. Желая восстановить репутацию, Швабра перешел на греческий язык.
