Чтобы не думать о предстоящих ему ненавистных супружеских обязанностях, герой вышел побродить в ночи. Он перебрал в голове различные варианты избавления от своей вновь приобретенной, уже ненужной жены, которая многообещающе больна, но каждое мгновение существования которой держит его вдали от вожделеемой им девочки. Он подумал о яде, по-видимому вошел в аптеку, может быть, сделал покупку. По возвращении он видит полоску света под дверью «покойницы» и говорит себе: «Шарлатаны… придется держаться первоначальной версии». Таким образом, можно составить следующий перечень сосуществующих идей:
1. Он разочарован, что она не легла спать.
2. Он полуосознанно ставил знак равенства между сном и смертью.
3. То, что мы видим ее его глазами как «покойницу», означает его саркастическую реакцию на то, что она
а) еще бодрствует;
б) еще жива.
4. Или термин «покойница» означает, что в его мыслях она уже мертва или все равно что мертва.
5. Он должен теперь либо удовлетворить свою малособлазнительную новобрачную, либо найти правдоподобный предлог, чтобы пожелать ей доброй ночи и отправиться на боковую («первоначальная версия»).
6. Доступ к девочке остается для него таким же проблематичным, каким был прежде.
7. Шарлатаны – это
а) фармацевты, чье зелье он не купил;
б) фармацевты, чье зелье он купил, но не пустил в дело;
в) фармацевты, чье зелье его больное воображение, ставившее, как мы видели, знак равенства между бодрствованием и жизнью, уже подлило ей, ожидая застать женщину мертвой (под «фармацевтами» следует понимать всю систему судебной медицины, которая каким-то образом досадила ему);
г) муки совести и/или страха, заставившие его отбросить идею отравления и/или убийства вообще; или
д) надежда на чудо, позволившее ему простой силой воли вызвать ее кончину.
8. Все вышеперечисленное сливается в калейдоскопе безумного ума.
Вошел ли герой на самом деле в аптеку? Здесь, как и в других случаях, моя этика переводчика запрещает мне вносить в текст отца добавления, делающие вещи более понятными по-английски, чем они выглядят по-русски. Многоплановость, приятная недоговоренность текста являются неотъемлемой чертой самого персонажа. Если бы ВН хотел дать более точные указания на этот счет, он сделал бы это в оригинале.
Время и место намеренно оставлены неопределенными в рассказе, действие которого развивается, по сути, вне времени и пространства. Можно предположить, что 1930-е годы почти миновали, и, как Набоков впоследствии подтвердил
