Андерсон отхлебнул глоток, настороженно поглядывая на Моргана поверх стакана.
— Возьмите человека вроде меня, Морган. Чем ему заняться, когда он покончит с итальянскими девочками? Все время под уклон. А может, и в гору. Это уж как взглянуть.
— И денег у него хватает,— сказал Морган.— Включая те, которые вытрясли из моего старика.
— Совершенно справедливо.— Андерсон вышел из-за стойки и прищурился сначала на правую руку Моргана, потом на левую.— Что-то я не вижу перчатки. Ну, да я и не в том возрасте, чтобы ее поднимать.
— Прошу извинения, Я сказал что-то пакостное.
— И весьма. Главным образом потому, что это правда. И про деньги. И про итальяночек. Но вот почему я последовал вашему совету еще давным-давно… Ведь куда подальше ни поедешь, все равно выходит близко. А жить по-хорошему… Что значит жить по-хорошему? Да еще чтобы жизнь эта не упиралась все в те же деньги. Вот так. Правда, с этим местом я управился, и теперь оно само собой управляется. И от всяких маклеров меня уже с души воротит. Человек не может жить нормально в таких условиях.
— Значит, вы решили разнообразия ради пойти в губернаторы?
— Ну, вот опять! — сказал Андерсон.— И про губернатора я ведь ни слова не говорил.
— А чего вы, собственно, от меня ждете?
Морган стукнул бокалом по стойке, расплескав виски себе на руку. Его тянуло к жене Андерсона, она его унизила, он позавидовал Мэтту Гранту, он выдал свою растерянность, свои обиды совершенно постороннему человеку. Морган почувствовал, что утрачивает власть над собой, как будто что-то стекало с его пальцев на землю.
— У меня в жизни ночного горшка не было, а вы стоите тут на фоне кинопанорамы и прикидываетесь несчастненьким богатым сиротинушкой.
— А в вас это глубоко сидит,— негромко сказал Андерсон. Его добрые близорукие глаза смотрели твердо, не мигая, и Морган внезапно понял, что Андерсон вовсе не пьян.— Сколько вам лет, Морган, если разрешите сунуть нос в то, что меня совершенно не касается?
— Тридцать. А чувствую я себя сейчас семилетним мальчишкой.
В жизни Моргана было немало скверных минут, но хуже этой он ни одной припомнить не мог.
С веранды донесся взрыв смеха, и Моргану вдруг почудилось, что там заметили его поражение, что весь мир хихикает над тем, как он публично предстал во всей своей наготе.
— Старый хрыч всегда так треплется?
Морган ухватился за возможность собраться с мыслями, заслониться чем-то.
— Да, и люди слишком поздно замечают, как он серьезен. И как умен.
