пред девушками. Вот проклятый,
он головы вскружил им всем:
Такой хороший и богатый!
Уже не борется ни с кем,
а просто так гуляет
да садик ктитора нередко
ночами посещает.
А там красавица встречает
и припевает, прибавляет:
«То не ты ли Никита?
Не твоя ль эта свита?»
Тот он, тот, кого на смех
поднимала ты при всех!
А теперь он стал желанным,
его поджидаешь,
с ним обходишься, как с паном,
во всем угождаешь.
И не день, не два, как пану,
ему угождала,
и не день, не два Никиту
в саду поджидала!
Дождалась ты, поджидая:
нагрянуло горе, —
не очнулась! Дни проходят,
месяц минул вскоре.
И лето минуло, и осень,
семь месяцев прошло, и восемь,
пришел девятый за восьмым, —
пришел он с горюшком твоим!
В садик бедная выходит...
Там, где верба гнется,
есть колодец. Не напиться
воды из колодца, —
нет, в тревоге ищет места,
где бы хоть немного
и поплакать и подумать:
будет ли подмога?
Как ей спрятаться от срама?
Где ее дорога?
Зимним вечером, босая
и в одной рубашке,
дочка ктитора выходит:
мальчик у бедняжки.
То приблизится к колодцу,
то вновь отступает.
За калиной — взгляд змеиный:
байстрюк поджидает!
Горемыка на колоду
положила сына —
и бежать... Кусты калины
Никита раздвинул,
как щенка, дитя родное
в колодец он кинул!
А сам пошел он к сотскому,
распевая звонко,
сказать, чтоб шли отыскивать
всем миром ребенка!
Рано-рано в воскресенье
собиралось все селенье.
Ведра в воду опускали
и ребеночка искали.
Воду ведрами тащили, —
отыскали в темном иле!
Горемычную в оковы
заковали в день суровый.
Прегрешенья отпустили,
мать, отца стыдом стыдили
и блудницу осудили,
а потом ее, живую,
вместе с сыном закопали
в землю темную, сырую!
Столб высокий воздвигали,
чтобы все о ней узнали,
детям правду рассказали, —
девушки урок получат,
если мать с отцом не учат.
Борца в селе не стало больше.
А люди повстречались в Польше
с каким-то панычом. Спросил:
«Как дочке ктитора живется,
всё ль над неровнею смеется?»
То он! Господь его казнил
за грех, свершенный у колодца,
не смертью, нет! Он будет жить,
и сатаною-человеком
по свету белому бродить,
и девушек с ума сводить
вовеки.
