оковами кромешной ночи?...
Прозрейте, люди, день настал!
Глаза раскройте, шире груди!
Проснитесь, чехи! Вы же люди,
а не потеха чернецам!
Злодеи, палачи в тиарах
все обратили в прах и дым,
Как там, в Московии, татары,
и догматы свои слепым —
нам навязали!.. Кровь, пожары,
все зло на свете, войны, свары,
мученья адские, а Рим
распутством одержим.
Вот все их догматы и слава!
Чего славней!.. А нынче — вот
установление конклава:
кто, буллы не купив, умрет,
тот — прямо в ад. А если плату
ты внес двойную — режь хоть брата.
Всех, кроме пап и чернецов,
и в рай ступай в конце концов!
И вор у вора без пощады
ворует... тут же, в церкви. Гады!
Насытились ли вы вполне
людскою кровью?.. Нет, не мне,
великий Господи, простому
рабу, судить твои дела
великие: ведь людям зла
Не причинишь ты по-пустому!
Молю я, господи, помилуй,
спаси ты нас, святая сила!
Язык мой язвами клейми,
но язвы мира изыми!
Не дай глумиться ты лукавым
над вечною твоею славой
и над смиренными людьми!...»
И плакал Гус, творя молитву,
слезами тяжкими... Народ
дивился молча: что творит он?
И на кого он восстает?
«Глядите, люди! Вот вам булла,
что я читал!» И показал
ее народу. Всколыхнуло
толпу: он буллу разорвал!
Из Вифлеемской той каплицы
до самой мировой столицы
громами эхо понеслось.
Монахи скрылись... Грозной карой
в конклаве эхо отдалось —
и дрогнула, кренясь, тиара!
Зашипели в Ватикане
змеями монахи.
Авиньон с монашьим Римом
зашептался в страхе,
зашептались антипапы —
потолки трясутся
от шепота. Кардиналы
гадюками вьются
вкруг тиары. И украдкой
меж собой грызутся,
что коты за мышь... И как же!
Тут ведь меху, кожи
горы целые... А мяса!!!
Даже стены тоже
вздрогнули при вести: в Праге
уж гогочут гуси
и летят с орлами биться...
Всполошился, струсив,
собрался конклав... Решили:
меж собой не споря,
встать на Гуса и в Констанце
воронью быть в сборе!
Да стеречь везде позорче,
глядеть сверху, снизу,
чтоб не дать в славянском поле
скрыться птахе сизой.
То не воронье слеталось —
монахи толпою
повалили. Степь, дороги
точно саранчою
покрылись: герцоги, бароны,
псари, герольды, шинкари
и трубадуры-кобзари...
Змеятся латников колонны.
За герцогинями без счета
все немцы: соколов несут,
те едут, те пешком идут...
Кишат! Всяк рвется на охоту,
как гад на солнышко спеша!
О, чех! Жива ль твоя душа?
Глянь, сколько силы повалило
как бы на сарацина, в бой
иль на великого Аттилу!
А в Праге ропот, гул глухой,
и кесаря, и Вячеслава,
и весь собор тысячеглавый
там вслух бранят наперебой,
В Констанц не отпуская Гуса.
«Жив Бог! Жива душа моя!
