Так думы мешают,
думы душу мне сжигают,
сердце разрывают.
Ой, не жгите, подождите,
может быть, я снова
найду правду горестную,
ласковое слово.
Может, выкую из слова
для старого плуга
лемех новый, лемех крепкий,
взрежу пласт упругий...
Целину вспашу, быть может,
загрущу над нею...
И посею мои слезы,
слезы я посею.
Пусть ножей взойдет побольше
обоюдоострых,
чтобы вскрыть гнилое сердце
в язвах и коросте.
Пусть выцедят сукровицу,
а нальют горячей,
светлой, свежей, чистой крови
молодой — казачьей!!!
Может... может... А пока что
меж ножами снова
Рута-мята расцветает,
и тихое слово,
мое слово, слово песни
богобоязливой
вспомнят люди, и девушка
с сердцем боязливым
встрепенется, будто рыбка,
слыша это слово...
Слово мое, слезы мои,
рай мой, рай суровый!
Спи, Чигирине! Пусть погибнут
вражеские дети.
Гетман, спи, пока не встанет
истина на свете.
Родила казачка сына
в зеленой дуброве;
дала ему кари очи
и черные брови.
Китайкою повивала,
святых умоляла,
чтобы их святая воля
сыну долю слала.
«Пошли тебе матерь Божья
своей благодати —
всего, чего мать не может
дать сама дитяти!»
Брала воду до восхода,
в барвинке купала.
До полночи колыхала,
до зари певала:
«Спи, мой милый...
Я в рощу ходила,
кукушку слыхала.
Она предсказала:
сто лет любоваться
я буду тобою,
в шелка наряжаться
и жить госпожою.
Не замечу даже,
как промчатся сроки —
Станешь, словно княжич,
как ясень высокий,
стройный и красивый,
веселый, счастливый
и не одинокий.
Хоть со дна морского
сыну я достану
сотничью, купцову
дочку черноброву —
панну так уж панну!
Ходит в красных черевичках,
в зеленом уборе
по светлице павой-панной,
с ласкою во взоре
да с тобой ведет беседу;
в хате — словно в храме.
Я ж сижу в углу почетном
да любуюсь вами.
Ты, дитятко, сын мой,
любимый, единый, —
есть ли лучше в целом свете,
по всей Украине?
Нету лучше и не будет —
полюбуйтесь, люди!
Нету лучшего!.. А счастье —
счастье он добудет!»
Ой, кукушка, кукушечка,
Зачем куковала?
Долгие зачем ей годы —
сто лет предсказала?
Разве есть на этом свете
счастливая доля?
Эх, когда бы... мать смогла бы
с далекого поля
приманить для своих деток
и долю и волю...
Где там.... Ведь беда-злосчастье
встретит, не забудет.
На дороге ль, без дороги —
всюду, где есть люди!
Как цветок под ясным солнцем,
сына мать растила,
любовалась... Той порою
лег отец в могилу.
Мать осталася вдовою —
хоть и молодою
и с сыночком, а все тяжко...
С горем да тоскою
пошла она у соседей
попросить совета;
а они совет — батрачить —
дали ей на это...
Извелась и обнищала,
бросила подворье
и пошла в батрачки... Злое
