«Ой, все нет и нет ни волны, ни ветра
от матери-Украины;
там идут ли речи про поход на турок —
не слышно нам на чужбине.
Ой, подуй, подуй, ветер, через море
да с казацкого поля,
высуши нам слезы, утоли печали,
облегчи неволю.
Ой, взыграй, взыграй синевою, море,
колоти б борт волнами...
Лишь мелькают шлыки — то плывут казаки
к султану за нами.
Ой, Боже наш, Боже, хоть и не за нами —
неси ты их с Украины:
услышим про славу, казацкую славу,
услышим и свет покинем».
Вот этак в Скутари казаки стонали,
стонали, бедняги, а слезы лились,
казацкие слезы тоску разжигали...
Босфор задрожал — потому не привык
к казацкому плачу: вскипел величавый
и серую шкуру подернул, как бык,
и дрожь пробежала далеко, далеко,
и рев его к синему морю дошел,
и море отгрянуло голос Босфора,
в Лиман покатило и дальше в просторы,
и в Днепр этот голос волной донесло.
Загрохотал старик, вскипая,
аж ус от пены побелел:
«Ты спишь? Ты слышишь? Сечь родная!»
И Луг Великий загудел
за Хортицею: «Слышу! Слышу!»
И Днепр покрыли челноки,
и так запели казаки:
«У турчанки — высок терем,
богата светлица.
Гей, гей! Море, бей!
Выше скал волны взвей! —
едем веселиться!
У турчанки-басурманки
дукаты в кармане.
Не дукаты считать,
едем вас выручать,
братья христиане!
У турчанки — янычары
со своим пашою...
Гей, ги! Эй, враги!
Свою жизнь береги —
мы смелы душою!»
Плывут себе, поют они,
а ветер крепчает...
Впереди их Гамалия
дубом управляет.
«Гамалия, водяные
взыграли просторы!»
«Ничего!» И лодки скрылись.
Одни волны-горы.
Спит, дремлет в гареме в раю Византия,
и дремлет Скутари. Босфор же не спит,
он, точно безумный, гнет волны крутые,
он сон их встревожить желает, кипит.
«Не тебе, Босфору, вступать со мной в ссору! —
Шумит ему море.— Я твою красу
песками закрою, коль дойдет до спору.
Разве ты не видишь, каких я несу
посланцев к султану?..» Так море сказало.
(Любило отважных чубатых славян).
Босфор усмирился. Турчанка дремала.
Ленивый, в гареме дремал и султан.
И только в Скутари очей не смыкают
