— Да, — поспешно согласился маньяк. — Я понял. Только ты и я, правда?
Джон пристально посмотрел в его глаза, старые за этими круглыми темными очками… Жалкое подобие истины.
— Я еще приду, — сказал он.
Тут он опять заметил в своих пальцах потухшую сигарету.
— Это зажигалка, — сказал он и засмеялся.
Джон взял сигарету за самый кончик и, отведя как можно дальше в сторону, в упор выстрелил за полдюйма. Пальцы обожгло, но он стерпел. Теперь в его руке был очень короткий, но живой окурок. Он сделал глубокую затяжку, бросил «Смит и Вессон» под ноги и, не оборачиваясь, пошел по тиковой аллее прочь, в глубокую восточную тьму, туда, где через несколько часов ожидался прибытием новый желтый карлик декабря.
Солнечный мальчик
Расставание
Сообразно с законом, Цинциннату Ц. объявили смертный приговор шепотом. Все встали, обменялись улыбками.
Владимир Набоков, «Приглашение на казнь»
Гаррик прайс проснулся на крыше и — поскольку лишь во сне мы сильны и способны действовать — сразу по пробуждению отпустил черепичный гребень и медленно поехал вниз. (Сползая по гремящей поверхности, постепенно набирая скорость, он вспомнил, что ему снилось — и это была жареная курица, потому что он уже две недели не ел горячего. Курица была вкусным, но подлым существом. Она пищала, что ей больно, когда прайс, путаясь в волокнах сухожилий, отрывал ей ногу, но он безжалостно съел ее, облизал пальцы, с тоской поглядел на очищенные, начинающие уже желтеть под солнцем кости, и…) Сначала ноги прайса, а потом и весь остальной прайс (последними, побелев, уцепились за край крыши пальцы) повисли в воздухе, и он, будто некий буратино, вихляя конечностями, опустился на землю. Он ударился хребтом о частокол, повредив седьмой позвонок, голова его безвольно стукнулась об асфальт. Прайс услышал крик, принял его сперва за свой собственный, но, приподнявшись на четвереньки, увидел, что кричит не он.
— А-а! — кричал какой-то человек, который только что вышел из кустов, с брезгливым любопытством обнюхивая пальцы шуйцы.
— А-а-а! — кричал он, оцепенев от страха и глядя на прайса глазами, полными смертной тоски.
— А-а-а! — кричал он, уже ныряя в ближайший куст, и долго еще слышался по склону его мышиный шелест.
— Дурак, — презрительно оборонил прайс и сразу забыл о нем.
Он пошел по безлюдным улицам, вслушиваясь в гул собственных шагов. За тонкими дощатыми стенами кто-то храпел и возился. Окна были темными, как ржавое железо. То был тот утренний час, когда счастливые влюбленные, полупроснувшись, слепо тянутся друг к другу, переполняясь нетерпением и силой.
