– Ступайте наверх и ждите нас у лошадей! – скомандовал Лихунов.
Дробно застучали шаги взбегающего по лестнице поручика. Лихунов посмотрел на стоявшего рядом штабс-капитана, который с покривленным лицом смотрел на разоренную усыпальницу.
– А вы почему не ушли?
Васильев странно усмехнулся и даже будто подмигнул:
– А интересно просто. Свежей смерти я вдоволь насмотрелся, а вот такое только благодаря неприятелю, войне благодаря увидишь. Знаете, я этой жизни не люблю. Все здесь смрад и грязь, но сейчас мне показали, что и в ином мире тоже, должно быть, трудно покоя сыскать. Ну куда же деваться от зла, скажите мне?
Лихунов не ответил. Он жадно осматривал покой склепа. У самого входа на лестницу была навалена куча полуистлевших человеческих тел в обрывках еще не сгнившего полностью парчового и бархатного платья. Желтые, набальзамированные лица таращили на него полуоткрытые глаза. Кое-какие трупы еще не потеряли полностью облика живых людей, но покрылись отвратительной коркой жировых выделений. Всюду валялись разбитые крышки гробов, дубовых, с хорошо пригнанными досками. Немцы, похоже, подтаскивали гробы к входу наверх, где в подземелье сверху падал слабый свет, здесь же они вываливали тела и грабили их. Офицеры прошли и мимо ниш, где еще стояли гробы, но тоже с сорванными крышками.
– Нет, все, дальше не пойду, – остановился задыхающийся Васильев.
Лихунов хотел взглянуть на лицо штабс-капитана, но не успел. Факел, мигнув последний раз, погас, и выбираться им пришлось в кромешной темноте, по полуистлевшим предкам польского магната.
На дворе офицеров вновь облепила жара. На вывалившемся из стены камне сидел рядом со входом в костел канонир Левушкин. Сцепив руки на цевье стоящего перед ним карабина, он тупо смотрел на фигуру Мадонны. Когда его окликнули, он поднялся не сразу, но едва осознал, что зовут именно его, неожиданно резко вскочил на ноги и словно на пружинах пошел к воротам. Лихунов и Васильев двинулись за ним.
Поручика Кривицкого они нашли возле лошадей. Свои щегольские перчатки он почему-то снял, курил, держа папиросу дрожащими пальцами.
– Ну что, господа, каково? – развязно обратился он к подошедшим, должно быть, сильно стыдясь за свое малодушие. – Какие безобразники эти немцы! Ведь даже турки, уж на что нехристи, а чужую святыню осквернить побоятся! Ведь так?
Но ему никто не ответил, и поручик подумал, что он осрамился навек.
На рысях они принялись нагонять ушедшую вперед колонну. Левушкин совсем расклеился и едва поспевал, хоть и держался за стремя. Вымбухов был пуст, только черное облако орущих ворон и галок носилось над тихим польским местечком.
