- Вам в Сычевку?
- В Сычевку, милый!
- По дороге, значит.
- Спасибо, сынок.
- Не, я - Наська. - Возница широко улыбнулась. Видно, за мальчишку ее принимали не в первый раз, и ей было это лестно. - Чупеевых, может, слыхали?
- Это каких же? Чупеевых, сама знаешь, у нас полсела, никак не менее.
Девчонка довольно шмыгает носом:
- Да уж, много нас... А мы - это у которых пьяный дед в колодце утонул... Вот...
- Так ты Саньки Чупеева дочка? Я ведь тоже на крестинах твоих не один стакан хватил... Ишь ты!
Кирилл накрыл ее игрушечные руки в продранных рукавицах своими ладонями и, сам страшась зябкой хрупкости детских пальцев, стал тихонько-тихонько потирать их.
- Замерзла?
- Не, я привычная.
- Ах ты птаха... Не признаешь?.. Прохоров я, Прохоров. Дядя Кирюха... Скоро же ты мои пряники забыла!
С каждым его словом светлячки под пилоткой все расширялись и расширялись, и в самой их глубине росли, темнели испуг и удивление. Девочка судорожным движением выдернула руки из его ладоней:
- Прохора-а-ав?!
У Кирилла перехватило дыхание. Он взял ее за плечи и круто повернул к себе:
- Говори, птаха, говори... Твое дело - сторона... Я в плену на нарах все выплакал...
- На вас еще летом похоронная была, - отводя лицо в сторону, глухо говорит она. - У вас нынче в избе дядя Митяй за хозяина.
- Какой такой дядя Митяй?
- Агуреев.
Нет, ему не хотелось ни кричать, ни выть от обиды и боли. Странное, оглушающее равнодушие охватило его. Время словно бы остановилось, оборвав на полдороге последнюю будничную мысль: в сорок лет дома нет, семьи нет, прошлого - тоже нет. Да и кто его знает, было ли оно вообще?
Кирилл машинально спихнул костыли в грязь. Девчонка стала испуганно цепляться за него, тоненько причитая:
- Дяденька... Дяденька... Дяденька...
Но солдат, глядя куда-то сквозь нее, неуклюже, всем телом, перевалил себя через борт полухода и плюхнулся в грязь. С минуту он тупо глядел, как с ободранной в падении о чеку ладони стекает в темную жижу под голенищем кровь, стекает, но не впитывается, а только взбухает от капли к капле, образуя крохотную лужицу. Потом Кирилл подтянул к себе костыли, поднялся и медленно запрыгал обратно - к станции.
А над лысыми буграми, мельницей со вздетыми к низкому небу крыльями, синей дымкой над соломенным царством ближней деревни - все взлетало, все взлетало, удаляясь и удаляясь, как зов из прошлого:
- Дяденька-а-а! Дяденька-а-а!..
Костра для большей страховки не зажигали. Каждый нарезал себе хвои и в ее одуряющем, но обманчивом тепле проводил первый ночлег под открытым небом... Сашка долго ворочался в своем
