Прощание из ниоткуда. Книга 1: Памятное вино греха - Владимир Емельянович Максимов

Израиль, Израиль! Желтая, выпитая солнцем земля, которая еще хранит легкие прикосновения Его продолговатых ступней, и смутная цепь изъеденных жгучими ветрами гор, каждая из которых могла оказаться Его Голгофой! В какой раз с тех пор, рассекая время и пространство, ты возникаешь среди заснеженных российских пределов, словно мираж, бред, сквозной сон капризной истории, вечно таящийся в самом сокровенном углу нашей памяти. И млело в тайной прелести слабое сердце новгородского пастыря Луки Жидяты. И тянулись страждущие души по несчетным славянским весям туда, в город Искупления и Храма. И стлался им вслед дымный плач Колымы и Бабьего Яра. И не оттого ли: «Удрученный ношей крестной, всю тебя, земля родная, в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя»?

…Влад лежал на полуразобранном диване, бессмысленно глядя в снежную ночь перед собой, и заполнявшая его вязкая пустота сообщала ему чувство обманчивого покоя. За обнаженным окном, в едва раздвинутой уличными фонарями темени медленно валил снег. В сиротливо опустевшей комнате еще витал царивший здесь совсем недавно жилой дух, но печать тлена уже отложилась на всем, к чему прикасался взгляд. Сбоку, сквозь щель чуть приоткрытой двери тьма раскалывалась бритвенной полоской света. Там, в бывшей столовой родня Влада, пять самых близких ему существ, в чуткой полудреме коротали ночь перед отлетом в Вену, откуда путь их был в Иерусалим. Он видел их сейчас, всех пятерых, сгусток напряженного безмолвия в утлой обители света, и каждого в отдельности, вызревающий кокон ожидания, готовый взорваться открытием и надеждой.

«Вот так, свет ты мой, Мария Михайловна, — две голодухи, начисто прополовшие родство вокруг, четыре войны с безымянными звездами над усыпальницами женихов, куча так и не зачатых от них детей: все твои шесть десятков годков, щедро оплаченных полдюжиной почетных бляшек, отштампованных из цветзаменителей на Монетном дворе, — куда, за какие Кудыкины горы уносит тебя сегодня твоя шестьдесят первая зима? Что ждет тебя там, в Синайских песках, престарелую девочку из деревни Сычевка, что затерялась где-то между Москвой и Тулой?

…Не ходи, не кури так много и так ожесточенно, Екатерина, дочь Алексеева! Это ведь не просто — выламываться из этого снежного кружева на Красной Пресне, из тридцатилетней паутины связей и дружб, потерь и приобретений, встреч, разлук, ссор, любвей, разговоров, из заколдованного круга знакомых порогов и полузабытых могил. Нет, нет, это не дым истерзанной сигареты, Катю-ха, а сизый пепел дряхлеющего двора на Сокольнической окраине и горький пух ее тополей першат сейчас тебе горло.