– Ату, рыжие! – кричит Сэм. – Ату!
Животные жалобно мычат, человек в соломенной шляпе потрясает плеткой, похоже, ругается, но Бог не обращает на него внимания. Он направляет колесницу на лесную дорогу, и вот уже мелькают стволы, по лицу хлещет высоченная трава, и кажется: на дорогу сейчас выйдет реликтовый медведь. «Ну что, – скажет он, – померяемся силами? Выясним, кто настоящий бог этих мест?» Они сойдутся в борьбе один на один, и наш бог, без сомнения, победит! Затем сознание выключается, и дальнейшее откладывается в памяти рядом не связанных сцен. Вот мы в какой-то яме, колесница стоит вертикально, а Бог лежит в грязи. Следующая сцена: меня вынимают из коляски, и Рая кричит:
– Вы что с человеком сделали, алкаши проклятые?!
Потом опять Рая, она чистит картошку на крыльце, говоря:
– Васька-пастух сказал: в милицию заявление напишет.
– Почему в милицию?! – не понимаю я.
– Лопнуло, говорит, терпение. Да и верно: сколько можно над животными измываться?! И над людьми тоже…
Кажется, она еще что-то говорит про сына: что в городе ему будет трудно. Здесь он хоть под присмотром, а там кто ухаживать будет? У нас ведь только восьмилетка в соседней деревне, ее Толик в прошлом году закончил, а десятилетка – в райцентре; значит, живи в интернате! А в этом интернате, говорят, сплошные наркотики!
– Найн, – машу я рукой, – здесь не могут быть наркотики! Откуда они тут возьмутся?!
– Откуда, откуда… Оттуда и взялись. Здесь ведь ни властей, ни границ, одни дикие леса. По лесным дорогам можно чего хочешь перевозить, вот и перевозят; а попутно еще и продают эту дрянь молодежи…
Последняя сцена: Сэм, сидящий там, где Рая чистила картошку. Он швыряет камешки в гигантский лопух, что вырос посреди двора, и при каждом попадании округлый лист покачивается.
– Мы в системе, вникаешь? Я в системе, но и ты – в системе. Она держит нас за яйца, система, причем по обе стороны границы. Что, будешь спорить?
Я мотаю головой.
– И не надо спорить, потому что я прав! Я вашей жизни тоже похавал, знаю кое-что! Ну да, ваша система держит за яйца не так крепко. И прежде, чем их оторвать, предупреждает: извините, сейчас будем делать немножко больно! Also: eins, zwei, drei… И если ты заверещишь вовремя, поднимешь лапки, то тебя пощадят – на время. Наши, суки, никого не щадят и никого ни о чем не предупреждают. Но разве в этом большая разница? Главное – вырваться, например сюда! Здесь нет системы, вникаешь?!
– Нет системы?
