В те времена я был журналистом. Я расспрашивал разных людей, что они думают о мистике, о сверхъестественном, о чудесах. Едва Жен услышал слово «чудеса» — альфу и омегу грезы, — как рука его разогнулась и Ксантиппа шлепнулась на пол. Собачонка ничуть не удивилась. Жен бросил ее, чтобы погладить бороду, которая настолько напоминала черную кудрявую шерсть собачки, что, видимо, он просто не мог одновременно держать собаку и гладить бороду, не рискуя впасть в ужасную путаницу.
— Чудеса, — сказал Жен. — Да. Кстати, о чудесах, я расскажу вам сказку. Ах, какой балет можно было бы из нее сделать…
Его темные глаза сверкнули, и он подошел к черной доске. Он взял цветные мелки и принялся рисовать причудливыми, нервными, словно эластичными штрихами, играя оттенками мелков и растушевывая нарисованное большим пальцем, а то и ладонью. Вскоре на сцене, представленной в виде обрамленного занавесом четырехугольника, появилась кровать с пухлой периной, очаг, пузатые, как сам художник, часы с какими-то фантасмагорическими украшениями, намеченными изящными каракулями.
Жен остановился. Борода его была вся перемазана белым и красным мелом. Он оглядел набросок, задумался и произнес:
— А вот и главный реквизит.
Потом нарисовал тигриную морду, взял ее в рамочку, и оказалось, что тигр вышит на коврике перед кроватью.
— Волки вышли из моды, — заметил я. — К тому же вышитый тигр не так опасен.
— Посмотрим, посмотрим, — ответил он. — Кстати, живого тигра держать затруднительно, вдобавок он линяет и всюду оставляет шерсть. Теперь действующие лица. Прежде всего бабушка.
— Разве может быть рождественская сказка без бабушки!
— Посмотрим, посмотрим, — сказал он. — Посмотрим.
В быстрых глазах Жена блеснула искра лукавства, и я явственно ощутил, что готовится весьма своеобразная сказка в картинках. Разматывая рисунок, как клубок, Жен изобразил еще одну кровать, поменьше, потом появились косичка и очертания личика спящей девочки.
— Итак, в чаще леса, — начал он, — стояла избушка, в которой жили бабушка с внучкой. Дело было в ночь под рождество. Ни дедушки, ни папы, ни мамы не было…
Пунцовым языком он слизнул мел с нижней губы и так же резко, как перед этим бросил собаку, произнес:
— Их не было, потому что все они погибли на войне.
Я съежился в кресле. В мастерской сильно пахло псиной и олифой.
— Кстати, вы не спросили меня, почему я назвал собаку Ксантиппой. А назвал я ее так потому, что хотел отомстить за Сократа. Тень этого старого господина давно взывает к мщению. Ксантиппа, лежать!
