Ваня плакать перестал, но, хлюпая носом, спросил недоверчиво:
– С чего приведут-то? Он денег хочет, а ты сам с него денег хочешь взять.
– Ты у меня сколько тут? три дня?
– Пять уже…
– Вот и смотри: пять дней ты приносишь домой по полтора фунта рыбы. Сам сытый, других кормишь. А теперь приносить перестанешь, и сам голодный останешься. Отцу-то рыбы небось снова захочется, а у погромских покупать – денег надо. Вот он и придет просить, чтоб назад я тебя взял.
Таня слушала, приоткрыв рот и забыв даже есть:
– И наш папаня нас приведет? – за эту пару говорила всегда она: ей уже почти девять было, а Мишка – на полтора года младше.
– Приведет. Всех приведут. Только договариваемся так: до следующего воскресенья, или пока отцы сами ко мне не придут, ко мне не бегать. Всем понятно?
Все закивали головами, а маленькая Оля спросила:
– И нам не приходить?
– Тебе – приходить, мамка ваша ко мне вас отнимать не придет.
Оказалось, что жадность (или рачительность) крестьянскую я сильно недооценил. Харченко-старший появился у моего крыльца уже через день, в воскресенье, сразу после обедни в церкви:
– Александр Владимирыч, извиненья просим. Неправы мы были, насчет денег… Возьми обратно детишек в помогальники. Бес попутал, истинное слово, плату с тебя просить. Твоя правда – ты детишек и кормил, и хоть какому делу учил… Только вот где ж я возьму деньжищ-то? Может так сговоримся – зерном возьмешь? Есть у меня зерна маненько. Али еще чем – а не набрать мне денег-то… – голос его был заискивающий, но глаза были такие хитрые-хитрые.
– Ну, наверное можно и договориться. Пуд муки пшеничной, два фунта постного масла, двадцать крынок молока – молоко по крынке через день носить, и пять цыплят, курочек, до сентября еще и денег полтину – и до осени я твоих двоих забираю в отряд.
Предложение было гораздо выгоднее предыдущего: пуд муки – если свое зерно мололось на одной из ерзовских мельниц – стоил в слободе не больше рубля, максимум полтора – если мука "ситная", то есть просеянная через сито. Молоко по копейке-полторы за крынку шло, да и не покупал его никто. Масло – еще копеек двадцать. И гривенник суточные цыплята. То есть предложение мое было максимум рубля на два – за три месяца. Ну, еще полтину осенью. А рыбы детишки домой таскали по рыночным ценам копеек на семь, а то и десять в день.
– Так нет у меня цыплят-то, не сажали наседку…
– Вот и посадите. А как вылупятся – заберу. По рукам?
Харченко глубоко вздохнул, и с видом, что последнее отдает, махнул рукой:
