БОЯЗНЬ: Не следует шутить над тем, что нам неведомо.
АМУР: Я не привык шутить ни над тем, что ведомства признают общественно полезным, ни над тем, что общественно заурядно… Смешным я нахожу лишь страх. Когда вы дрожите, мне хочется смеяться.
БОЯЗНЬ: До чего же вы нелюбезны!
АМУР: Я любим. Этого мне вполне достаточно.
БОЯЗНЬ: В этой стене, такой высокой и такой длинной, я наконец-то нашла низкую и очень узкую дверь, похоже, лишенную скважины.
АМУР: Я считаю, что дверь в мои покои не должна иметь половых признаков. Так будет целомудреннее.
БОЯЗНЬ: И все же я, в конце концов, ее открыла. На ощупь.
АМУР: Прекрасный… взлом, сударыня. Ночью все двери серы и открыты…
БОЯЗНЬ: Я оказалась в сумраке, я ступила на темную аллею, которая текла как поток на дне пропасти, и подняла голову в поисках Бога.
АМУР: Еще один взлом, поскольку вы в Него не верите.
БОЯЗНЬ: Не верю… но боюсь, и это меня поддерживает.
АМУР: Абсурдно. Абсурдно. Абсолютно. Абсолютно.
БОЯЗНЬ: Как я вернулась домой — абсурдно или абсолютно, — не так уж и важно: главное, вернулась. Но затем мне начало казаться, что я — бродяга в дурном сне. Твоей обители нет, да и сам ты всего лишь химера.
АМУР: Здесь нет ничего химерического. Вы можете трогать все, что принадлежит мне. Вы можете это трогать, но только при условии, что вы это не унесете, ибо, судя по всему, это вам не принадлежит.
БОЯЗНЬ:… Да, я искала Бога и в результате очень высоко, на небе или на своде этой аллеи, утекающей как поток в пропасть, обнаружила некий водяной просвет. Таким образом, получилось два потока, которые следовало пересечь: один ногами, другой головой. А эта необъяснимая стена, эта высокая кладбищенская стена продолжалась, образуя угол…
АМУР: Угол вечности.
БОЯЗНЬ: Похоже, вы сами не очень хорошо представляете, что тут у вас творится. Так вот, слушайте внимательно.
АМУР: Я редко обращаю внимание на амурно-дверные глупости.
БОЯЗНЬ: И зря. Это так страшно!
АМУР: Можете и дальше зря тратить свое время. Мое время отныне остановлено третьей стрелкой.
БОЯЗНЬ: Водяной просвет над моей головой уменьшался, а грязь под моими ногами разбухала. Я шагала в тине, пахнущей мускусом. Ведь ночью под окна юношей приходят и льют свою туалетную воду ведьмы; те самые ведьмы, что красными от крови руками давят не мыло, а мозги мускусных крыс. Мерзкая жижа. И тут водяной свет с небес вдруг пролился между двумя крышами и пропал, успев разметать звезды, причем все сразу. Воли не осталось; мои ноги вросли в землю. Вы, разумеется, знаете, что воля исчезает, когда падают звезды?
