Ромка никому не рассказал об этом случае. Когда мама спросила, «что он тут сидит, накуксившись?», он сказал, что болит живот.
Это случилось, когда Ромка был маленький, он тогда учился в первом классе. Потом Ромка вырос, стал учеником аж пятого класса. Он научился воображать и мог бы превратить кого захотел в паука или крысу. Он мог бы, но и не мог, ведь нельзя превращать Наташиных родителей. Единственное, что Ромка мог – стараться не вспоминать об этом случае. Потому что когда вспоминал, у него начинала гореть левая щека как ошпаренная.
Я – ночной редактор
Стены, столы и освещение в кабинете были желтыми. Я как раз выгнал Мамалыгу – едва получилось, думал уж, проиграю. Проигрыш, он опасен. По редакциям каждый день ходят хроники-неудачники, которые зачем-то много пишут. Я тоже много пишу, но мне платят за это зарплату. К тому же удовольствие, да, удовольствие, которое я получаю от процесса написания, ни с чем не сравнимое, оно не лучше и не хуже секса там, или выпивки, просто – другое.
А хроники-неудачники удовольствия от этого не получают. По глазам видно. Это их мучает, как рак или запор. Например, Мамалыга. Толстая пожилая женщина. Чем-то на Куклачева похожа. Который кошек терроризирует. Совсем как нас – редактор. Мне Куклачев не нравится. Но и кошек я не люблю.
Мамалыга (думали псевдоним, оказалось – фамилия) работала учительницей русского языка в ПТУ. Низшее-высшее учебное заведение. Поработала и решила, что в газетах больше заработает. Оказалась, кстати, права. Один раз мы ее пожалели и приняли статью. А потом оказалось, что в другой газете точно такой же текст вышел. С тех пор поставили шлагбаум. Но Мамалыга прет. Настырная женщина. На этот раз уселась в уголке кабинета и никак не хотела уходить.
Костя Старыш даже не выдержал: «Молю, – говорит, прямо при ней, – Володя, выгони эту женщину». Но я студент – и пока не умею так. Поэтому прочитал ему в утешение свою «иголку» – текст рубрики. Там что-то про старичка-пенсионера, который ножом пырнул охранника банка прямо в живот. Я и обыграл – горшочек, мол, с золотом хотел найти в пузе охранника доблестный пенсионер. Не человек – сталь. Гвоздей бы из него понаделать. А охранник – гномик, раз у него в животе горшок с золотом. Вспоминаю – жуть. Как-то про девушку, подпольного младенца в бочке с капустой утопившую, озаглавил – «На зиму?». Сейчас, конечно, не то – старею, смерти боюсь.
Но тогда посмеялись. А Мамалыга все не уходит. Сидит, и глаза жалобные. Я бы взял статью, конечно, положил бы на карниз, чтоб не пыльно было, но – нельзя. Коготок увязнет, птица издохнет. Затерроризирует. Так-то.
