Сам Гришаня являлся в подземелье не раньше полудня и тут же занимал единственный телефон. Разговаривал он подолгу и ни о чем с некими таинственными партнерами. В перерывах курил и спрашивал Захара о деньгах. Выглядело это так:
– Где деньги? – спрашивал Гришаня.
На что Захар выразительно фыркал.
Тогда Гришаня пересчитывал коробки и, по обыкновению, не досчитавшись одной или двух, спрашивал:
– Где коробки?
– Проср…ли… – трагически объявлял Захар, вытаращив глаза, и фыркал.
– Как проср. ли?!
– Вот так… Взяли и проср…ли…
– Бздынь, – добавлял шофер Веня и скрывался в дебрях подвала, сжимая толстыми пальцами очередную курицу.
А Гришаня вновь садился за телефон.
Гришине досаждали кредиторы. В редкие минуты затишья, когда Гришаня опускал-таки телефонную трубку на рычаги, они умудрялись тотчас дозвониться и задать Гришине тот же законный вопрос, которым сам Гришаня настойчиво донимал Захара. Поэтому к телефону разрешалось подходить только тем, кто был способен распознавать голоса кредиторов. Это было не трудно, – они всегда были тихи, унылы и безнадежны.
Лучше всех голоса распознавала кладовщица Валя. Это происходило оттого, что она была, как говорится, кладовщицей до мозга костей. Вся ее сознательная жизнь протекла по различным складам, ангарам, бункерам, подземельям и подвалам. Лучшие свои годы посвятила она тяжкому поприщу сбережения чужого имущества. Все это время она носила черный бязевый халат, старательно заполняла учетные карточки и периодически рожала детей. Захар называл ее дурой, для чего, вероятно, имел основания, о чем, впрочем, умалчивал и только по обыкновению фыркал в воображаемые казацкие усы. Захар вообще был невысокого мнения о женщинах и называл дурой также и кассиршу Зулю, что, конечно же, не соответствовало истине, поскольку Зуля была попросту идиоткой и, что называется, девицей в темнице. А когда по каким-то причинам ее по нескольку дней не случалось в подвале, то, вместе с обертками от шоколадных конфет и банановой кожурой, пропадали мухи и тараканы.
И тогда я решил – хватит! Я пробыл в подземелье Гришани три долгих месяца. Я таскал коробки и перекладывал их с места на место, я учил играть в шахматы идиотку Зулю, я даже хотел жениться на дочери кладовщицы Вали… Но однажды я сказал Гришане:
– Гришаня, друг, спасибо. Ты принял меня в свое подземное братство, населенное калеками, фавнами и нимфами, ты протянул мне руку помощи, когда я тонул в пучине страстей и пороков, ты подарил мне надежду и вложил хлеб в мои уста… но я задыхаюсь в твоем подземелье, я тоскую по солнцу и свежему дыханию дня… Прости, друг, за то, что я не научился ценить доброту.
