Он вдруг вспомнил, как в раннем детстве она играла с ним. Шевелила под одеялом пальцами ног, и он, как котенок, бросался на это шевелящееся одеяло. Вспомнил, как она учила его мыть уши, проникая во все извилины ушной раковины. Вспомнил, как читала книгу о старом Петербурге, своем любимом городе, где познакомилась с отцом. И позже, гуляя вдоль каналов, он любовался отражением фонарей, останавливался перед колоннадами и дворцовыми решетками, смотрел, как дрожит на невской воде зыбкое золото иглы. Всегда вспоминал маму, молодую, прекрасную, читающую малиновый томик о старом Петербурге.
Здесь, у материнской могилы он успокоился. Был окружен материнским теплом. И после смерти она продолжала его любить, оберегала своим материнским обожанием. Лемехов сделал глубокий вдох. Вдохнул светящийся воздух, запах смолы, голос одинокой птицы, тепло, исходящее от невидимой мамы. Снял с креста еловую веточку, взял с собой в дорогу, как берут талисман. Пошел к поджидавшей машине.
В своей поездке он отказался от сопровождающих лиц, от охраны. Свел к минимуму протокольные процедуры. В аэропорту его поджидали заместитель Двулистиков, «канцлер» Черкизов и Верхоустин. Все поместились за столик в ВИП-зале, каждый желал Лемехову удачной поездки и счастливого возвращения.
– По истребителю пятого поколения я все подготовил, Евгений Константинович. – Двулистиков не скрывал своей тревоги, провожая Лемехова в опасную командировку. – Будут конструкторы. Будут представители завода. Будут летчики-испытатели. Будут командиры соединений, куда мы направим первые машины. Вы вернетесь, и мы можем провести совещание.
– Если я в срок не вернусь, проводите его без меня, Леонид Яковлевич.
– Нет! Это невозможно! Без вас невозможно! И зачем вы только едете, Евгений Константинович! – Его возглас был полон такой тревоги, такого искреннего нежелания отпускать Лемехова в опасное странствие, такой преданности и обожания, что Лемехов растроганно коснулся его руки:
– Леня, друг милый, со мной ничего не случится. Я тебе так благодарен. Все работа, работа, и день, и ночь, и пять, и десять лет. И минутки не найду сказать тебе, как я тобой дорожу!
Это признание еще больше взволновало Двулистикова. Напоминало откровение перед вечной разлукой.
– Нет! – глухо произнес он и отвернулся, чтобы спрятать слезы.
– У нас, Евгений Константинович, партия бурно строится. – Черкизов сказал это с нарочитой бодростью, желая сгладить неловкость. – К нам проявляют интерес представители посольств и международных организаций. Вышли на нас люди Социнтерна, атташе китайского и шведского посольств. Как вы смотрите на то, чтобы устроить встречу с дипломатами и рассказать им о партии?
