Часа три мы катались перед окнами знакомых девиц, пугая и удивляя прохожих возможностями мощной техники. В заключение подъезжали к известной нам квартире, в которой находили некоторое количество бесчувственных тел, выбирали своих и везли на вертолет.
Прибыв на производство, Геша сутки болел, а потом, наказанный за гастроли, работал две, а то и три вахтовых смены без выходных…
Оглядев помрачневшего «братишку», я поинтересовался, как это начальник экспедиции отважился на увольнение?
Последней каплей, переполнившей вместительную чашку терпения Петровича, был эпизод с продажей трактора-болотохода.
У Геши была ненормальная страсть к шестидесяти рублям. Он никогда не просил ни меньше ни больше. Недавно, отправившись на тракторе с буровой в поселок, в одном из стойбищ, не спросив тракториста, продал агрегат за шестьдесят рублей. Пастуху, купившему трактор, сказал, что тот может приехать на «базу» и забрать свое добро Прошло недели две, и кочевник на шикарной упряжке из белых оленей прибыл за болотоходом. Скандал длился целый день, так как оленевод забрался в кабину «своего» трактора и вытащить оттуда его не могли. Он не желал брать обратно деньги, а узнав, что машина стоит намного больше, готов был добавить еще, лишь бы приобрести такую нужную в хозяйстве вещь.
И начальник решился — уволил виновника скандала на три месяца…
Еще раз оглядев «романтиков», я мысленно поблагодарил судьбу за ниспосланные мне испытания и, предупредив о том, что работаем завтра с восьми, вышел на свежий воздух.
В то первое утро Витька забежал за мной. Он усердно колотил в раму, пока не разбудил мать, спавшую в соседней комнате.
Обычно бригады собирались у конторки рыбообработки. Там получали задание на день, там же выдавали зарплату, можно было почитать газету, попить воды и просто посидеть почесать языки. Правда, долго не задерживались — сдельщина есть сдельщина. Когда мы с Витькой прибыли, там уже сидели, привалясь спинами к заснеженной завалинке, Колька Елецкий и Игорь Синенко. Оба в новеньких отцовских ватниках и тяжелых собачьих унтах.
Через полчаса пришел Муленюк и присоединился к двум таким же замшелым мужичкам. Громко, чтобы все слышали, Муленюк спросил:
— Ще митингу ни було? — и, немного подождав, сам себе ответил: — Та ни, вин назначин на обид, а щас ще тильки дэвять.
Скосил глаза на часы Игореши — времени без десяти девять, а наших ореликов нет. Духом пал и не знаю, что предпринять. Елецкий, поддерживая меня, предложил «Пойти и набить морду!» — кому и за что не уточнил. Когда я в душе уже согласился с другом, на горизонте показалась плотная кучка людей. Они подошли ближе, и мы все вместе расхохотались совершенно уместному замечанию Муленюка:
