Проходили часы. Отправили к Нюрке посыльных.
Мужа водовозки дома не было, а болевший с похмелья сын заявил, что не видел мать уже два дня. Через полчаса весь поселок знал — Нюрка пропала.
Объявили аврал.
У подружек, таких же сухожильных баб, Нюрки не оказалось. Сбегали на конюшню и увидели, что ни любимой вислобрюхой Нюркиной кобылы, ни саней с ее персональной двухсотпятидесятилитровой бочкой нет на месте. Стало ясно — Нюрка заблудилась в буране.
Итак, шум в поселке усиливался, и, несмотря на буран, было послано несколько поисковых обозов. Через трое суток вернулся последний. Еще через сутки директор рыбозавода доложил в район о пропаже, а пурга все не переставала. И тут, на шестые сутки, в дверь пекарни ввалилась Нюрка. Она в прямом смысле упала через порог, потратив свои последние силы на то, чтобы открыть дверь.
Потом бабы отпаивали ее бульоном, а фельдшерица слушала пульс.
В местной газете про Нюрку написали, что она передовик и что она героически сражалась не только за свою жизнь, но и за жизнь доверенного ей животного. Нюрка была человек тертый и всегда имела краюху черного хлеба, под бочкой охапку сена — этим они и продержались. Причем, хлеб Нюрка разделила с лошадью пополам.
Потом о водовозке была малюсенькая заметка даже в «Известиях». Название ее было очень серьезное — «Наедине с белой пустыней». Там говорилось, что Нюра Авдеевна Лысакова семь суток была один на один с суровой природой. Суток было побольше, а остальное то же самое, что и в районке. Большой лжи в этом не было — Нюрка смогла бы продержаться и семь суток.
Шум схлынул, и все встало на свои места. Опять Нюрка неподвижно сидела на своей бочке, опять ее обсуждали бабы за угрюмый мужицкий «ндрав»…
Но вот, где-то к восьмому марта, все прочитали в той же районной газете письмо директора детского дома из-под Великих Лук. Письмо было большое и очень хорошее. Помню лишь, в нем говорилось про «героическую русскую женщину» Нюру Авдеевну Лысакову, имя и все данные которой сходятся с данными той, которая вот уже более пятнадцати лет переводит в их детский дом большие суммы денег. Директор от себя лично и всех воспитанников просила через газету передать привет и благодарность Нюре Авдеевне.
Я вновь увидел слезы в глазах Нюрки, когда девятого мая шестьдесят восьмого года осмелился зайти в ее каморку. Она опять сидела в своем неизменном праздничном наряде перед портретом. На столе лежал малоформатный лист районной газеты. Слеза скатилась на лист и расплылась там темным пятном. На мой вопрос, почему деньги отсылаются так далеко, скрипуче ответила: «Остался он где-то там», — и махнула рукой на дверь.
