Укладывают рыбу в стальные и алюминиевые противни молодые женщины, навербованные на несколько месяцев путины в больших городах. При этом они галдят, ругаются, поют, громко хохочут, рассказывая смачные анекдоты. Тут же с разинутыми ртами толкутся молодые байстрюки с плоскогубцами, гаечными ключами, монтажными поясами. Крутятся, познают жизнь. А бабенки, хихикая, так проходят, пронося мимо противни с уложенной по сортам и размерам свежей рыбой, что иным молодцам становится дурно, и они выскакивают на воздух потрудиться. В цехе рыбообработки пожилые, знающие дело работницы сортируют, разделывают и солят наиболее ценные породы рыбы.
Мастер — совсем еще девчонка, после рыбтехникума, в кроличьей шапке, в ловко подогнанной овчинке, в резиновых сапогах на голом капроне. Лицо у нее испуганное от упавшей на ее плечи власти. Красная из-за всего услышанного, плачущим голоском прерывает разговоры: «Вы такие слова говорите, Степанида Петровна. У нас план, ножи острые, и техника безопасности может пострадать».
Бабы посмеиваются, а Степанида беззлобно ворчит в сторону начальницы: «И чего дурачье там крутятся. Вот девка пропадает: и характер, и образование — так нет…»
Мастер, через силу озаботив лицо, убегает. Она не может больше слышать стыдных намеков, тем более, что электрик Юрка Брызгин ей очень нравится.
— Эй, телка, отойди, задавлю! — Мимо проносится лошадь, запряженная в телегу.
— Грубиян, — со слезами в голосе кричит мастер и бежит в конторку.
Бригада работает в разных местах. Одни дробят лед, другие принимают с огромных деревянных тракторных саней рыбу и таскают ее на промывочные столы. Третьи в мерзлотнике ловят с бегущей ленты транспортера уже заколоченные ящики и ставят их на низкие санки по тридцать-пятьдесят штук, в зависимости от степени усталости, и катят воз в самые дальние концы мерзлотника по блестящему зеркалу ледяного пола. Там укладывают ящики в ровные штабеля до самого свода, заполняя постепенно штольню за штольней. Все делается споро, но очень добротно и аккуратно — летом сами будем разгружать мерзлотник. И поплывут наши ящики с трафаретными черными надписями на торцах по всему белу свету…
В кузне мой сосед дядя Арканя бухает тяжелым молотом. Увидев меня, скалит белые зубы на закопченной физиономии:
— Набрал силу! Теперь сумеешь поцеловать кувалду? — Он громко ржет вместе со сварным Алешкой Чердынцевым.
Они всегда смеются, встречаясь со мной.
Года три прошло с той поры, когда, приехав из райцентра, где учился в десятилетке, на зимние каникулы, я заглянул в кузницу. Мужиков было много — они любили погреться у горна. Дело было часов в семь вечера, когда кузня превращалась в небольшой клуб по интересам, с буфетом на самообслуживании.
