И все же тон был терпимым, и я не стал задираться, мужик все же в два раза старше. Елецкий принес весть — еще двое удалились по своим темным делам. Полчаса понадобилось на выяснение фамилий убывших. «Романтики» знали друг друга по кличкам, в лучшем случае, по именам. Пришел парторг со старшим нормировщиком, подсчитав людей, нахмурился. По привычке подхекивая, доложил о сумме заработка и сказал, чего ждет от бригады администрация в приближающейся путине.
Карпыч долго шевелил губами и наконец обрадованно сообщил:
— Це ж по пятнадцать карбованцев на чоловика.
Я тут же ухватился за подходящий момент и поправил деда:
— По двадцать.
Мужики загалдели, заскрипели под ними пустые ящики, но все же умолкли — ждали продолжения.
— Минус пять отсутствующих, — выдохнул я.
— Дак это че? Двое-то робили полдня.
— Грабеж!!!
Надо было дожимать, и я повернулся к старичкам:
— А вы как?
Некоторые замямлили, но вскочил Муленюк и, раздергивая от волнения шапчонку, заговорил:
— Бачу ни усе на мисти, думав вони по малэнькой нужде где сховались, вони роблить не хочуть.
Наконец-то меня сегодня назвали по-человечески. А среди «романтиков» поднялась буря.
Мое внимание занимал напарник. Он, уставясь в лед под бахилами, молчал.
Тут ребята, в помощь Муленюку и татарину, подняли крик и сообща перекричали «романтиков».
И хотя первый день выигран не без помощи извне, впереди было еще много разных дней. Видел я и то, как не уверен в нашей затее наш покровитель, и все же…
Расходились группами, я пристроился к Геше с напарником и назвал вечного Кольку Николаем Онуфриевичем и засек в его глазах далекий и слабый проблеск благодарности. Опять это была не моя заслуга. Вместе с подписанным старшим нормировщиком нарядом Александр Иванович дал мне отпечатанный список бригады с полными именами и отчествами тех, с кем мне и моим друзьям предстояло работать даже не бок о бок, а лицом к лицу долгие дни путины.
Пришел май — днем с крыш уже не просто каплет, а течет потоками, а к ночи, когда ветер дует с Обской губы, со льдов, доходит и до настоящего мороза. И все же это весна.
День и ночь ревут тракторы, волоча за собой санные поезда. Они уходят в рейсы от десяти до трехсот километров по уже вскрывшимся заберегам и льдам. Рокочут транспортеры в лабазах, пристроенных на сваях вдоль пирсов. Нет-нет да и загудит в бледном небе «Аннушка» полярной авиации — благо ночь ушла совсем. Перестукиваются молотками деды, ремонтирующие старую тару из-под рыбы, мальчишек еще нет, придут в июне. Громыхают ледодробилки, переваривая большие синие глыбы, превращая их в мелкую ледяную щебенку, так необходимую для заморозки рыбы.
