Оказалось, что отец живет далеко, на окраине городка, и путевка у него была лишь на питание и процедуры, а спал он вот здесь, показала ему хозяйка на узенькую железную кровать. Потом она повела его в больницу. Темное здание ее тянулось на целый квартал, они обошли его кругом, прежде чем в приемный покой попали. После длинными коридорами, мимо халатов, полосатых пижам, чьих-то костылей, кроватей дошли до хирургического отделения.
— Вот здесь. Слева первая койка, — сказала хозяйка тихо и в сторону отступила. И по тому, как сел ее голос, Свиридов почувствовал тяжесть в ногах, не было сил последний шаг сделать.
Отец узнал его сразу. Он быстро повернул худую лобастую голову, чуть прищурился.
— О, Владик приехал, вот видишь, как получилось, слег я, Владик. Как мама там? — он говорил, тяжело дыша, на виске под серой тугой кожей билась синяя жилка.
— Ничего, папа, все хорошо будет, теперь поправляйся только… Мама со мной собиралась, да заболела немного. Свиридов смотрел на отца, и в этом маленьком сухоньком человечке так немного осталось от того, прежнего, каким был он месяц назад.
— Вот видишь как, Владик… Надоело все. Иди к врачу, скажи, чтоб отпустил меня, домой поедем. Дома мне лучше будет. Сам такси вызывай. Ох, сколько они влили в меня…
И только тут он заметил высокие штативы по обе стороны кровати, в мензурках, колбочках что-то капало, а резиновые трубки шли к отцовским рукам.
— Пусть лучше уколы, — он на секунду закрыл глаза, — а так я не могу больше… А мама не приехала… Иди, скажи врачу, сколько можно…
Свиридов поправил подушку. Ему стало жарко в накинутом на плечи халате. Он немного успокоился, отец узнал, и операция уже сделана, главное позади, теперь только бы организм справился. Лишь резиновые трубочки страшили его. Он догадывался о их назначении, но все было прикручено к штативам как-то наспех, не мужскими руками, это было видно сразу, как на уроке химии в средней школе.
Только теперь Свиридов заметил и дежурную сестру. Она сидела у стены на низеньком стульчике, держала руку отца.
Врач дотронулась до его спины, тихо вызвала в коридор. И как-то деловито, буднично представилась, потом спросила:
— Вы его сын?
— Да, да.
— Положение тяжелое, но теперь есть надежда. Мы сделали все, что смогли.
Он пробыл в палате до половины девятого. К вечеру отец успокоился, дыхание стало ровней, и он уснул…
— Ну, а вышел я из госпиталя уже после войны, время трудное, — говорил сосед, — туда-сюда сунулся, работы много, а все физическая. Сначала в артель пристроился, но ее прихлопнули сразу, видно, давно милиция на прицеле держала, двоим по пять, одному четыре года дали, я в стороне остался, но опять-таки на голом месте. И посоветовали мне в снабжение идти, грамоты особой не надо, наряд-фактуру от накладной отличишь, вот тридцать пятый год так…
