Садилось солнце, день мерк, гас, и исчезали тени на склонах гор. Коршунов выбрался на тропинку, сосны сразу заслонили горизонт, подступили вплотную. Пропала дорога, озеро и река. Лес сомкнулся над ним, наполнив темноту неясными шорохами и треском. Он невольно ускорил шаг, хлынул в лицо густой воздух, пах он хвоей, мокрой землей, прелью листьев, но до дому было далеко. Коршунов перевел дыхание, пошел медленнее. И вспоминал утро, такой же лес, такой же запах хвои…
Тропинка была скользкая от росы. Только что рассвело, деревья стояли не шелохнувшись, словно прислушиваясь. Таял туман в низинках. Он шел, закинув пиджак за спину, и холодный воздух покалывал тело под тонкой рубашкой. Сердце стучало ровно, в каждой мышце бурлила первобытная радость.
Возле лесниковой избы Коршунов остановился, достал воды из колодца. Пил большими глотками, с трудом удерживая в руках тяжелое, окованное железом, ведро. Потом, ощутив на себе чей-то взгляд, повернулся. За пряслом в трех шагах стояла высокая старуха. Заговорила торопливо, потрясая костистым кулачком:
— У-у-у, кобель бесстыжий… Все вижу, все… Кажин день бегаешь, крутишь бабе голову.
Коршунов вздрогнул от неожиданности.
— Напрасно вы так, Глафира Федоровна…
— Иди, иди… откуда пришел. А колодца моего больше не касайся… У-у-у… — старуха повернулась и пропала, словно растворясь в тумане. Коршунов улыбнулся и поставил ведро. Никуда не уйдешь, никуда не спрячешься. Все равно найдут, увидят. Черт носит эту старуху. Неужели следила, подумал он.
Между деревьями уже белели корпуса «Ближней дачи», доносилась тихая музыка и шарканье метлы по асфальту.
Жил Коршунов на втором этаже. Лестница и коридоры были еще пусты, безмолвны. Он поднялся к себе и упал на кровать. Но уснуть не мог. Снова в памяти возникало узкое лицо старухи, черный платок ее. Конечно, знают все и про меня, и про Катерину, только по уголкам шепчутся, ухмыляются, а эта не выдержала, сказала. И сразу захотелось бежать отсюда. Просто выйти на уржумскую дорогу, руку поднять, любой довезет, да и вещей у него — один потертый чемоданишко. А как хорошо было здесь, когда приехал, всего четыре месяца назад…
Стоял июнь, жаркий, с частыми ночными грозами, плыли высокие дымчатые облака, а над озером с сухим шелестом носились ошалелые стрекозы. Лес жадно впитывал и тепло, и влагу, поднимались травы на полянках, и играла рыба в тихие вечера. Коршунов вдыхал этот воздух полной грудью, так что ноздри его вздрагивали по-звериному.
