Поладили мы с ней. На сон грядущий еще подумал: «Знай, мол, наших — какую обротал».
Утром проснулся, не налюбуюсь на нее. Спит у меня на руке, плечико заголилось… Такая нежность к ней пробрала всего — уж не влюбился ли, думаю? Бывает утром такой момент, если первым проснешься, потянешься к женщине — так бы и заскулил, как пес. Вот уж воистину правда: до утра не оставайся — влюбишься. Обнял ее — хрупкая, каждая косточка в ней играет… Женюсь, думаю, пропади все пропадом. Потому что влюбился я не на шутку. Утром так прямо и сказал: «Согласен, — говорю, — и впредь стихи твои всю жизнь слушать».
Куда там! Холодный лед. Сколько ни ходил за ней потом, как ни обхаживал — цветы зимой доставал, дарил — ноль внимания.
Уехала — я с тоски в пьянку ударился, тут у меня первый запой случился. Чуть с работы не выгнали — разбирали, воспитывали. Но к этому делу поганому тянуться стал. Все поначалу казалось, что остановлюсь. Нет, с одной работы выгнали, с другой… Не так-то просто остановиться, когда покатишься. Не нами сказано: никто не был у вина наверху.
Тут дедушка умер. Похоронил его съездил, мать к себе позвал. Думаю, хоть пить перестану. Та послушалась, заколотила у избы окошки, приехала. Две недели ровно терпела городское житье. Ни родных, ни знакомых… Да я каждый день пьяный иль с похмелья — уехала обратно. Звала меня в деревню, да где там! Гордыня! Все, понимаешь, думал, смеяться надо мной будут: не сумел в городе прижиться. А кому нужно? Вспомнишь то время — еще можно было бы жизнь устроить. Вальку Лаптеву встретил однажды — ту, что на капусте-то обманул, вместо сапог подсунуть захотел. Разговорились: одна три года жила, мужик у нее на машине разбился, дом свой, скотина есть, ребятишек двое готовых… Жил бы с ней не тужил, головой повертывал. Нет, давали холст — показался толст. Думал, в городе кого-нибудь лучше найду, выберу. Искал…
Мать померла. Похоронил ее, дом продал — снова запил.
Живу один, бессонница, на гулянку трезвым идти неохота. К бабенке какой не так просто подойти стало — не первой молодости уж сделался. Так, не живешь — числишься. Чувствую, не выдержу, снова запью. Завербовался на три года на Север. Съездил, много денег привез — и опять в загул. Что потерял, что пропил — не знаю. Друзей в эту пору завелось, женщин… В деревню на трех такси хвастаться приехал. В одной машине шляпа, в другой — чемодан, в третьей — сам собственной персоной. Что творил — не хочу рассказывать, одно утешенье — мать-покойница ничего не видела, не знала.
