Несколько мужиков подошли к проруби.
— Едакую оказию прорубил. Как, ровно, рубахи полоскать собрался.
— Да ну, крикнул бы, поди. Возле мотика небось.
Но и возле мотоцикла рыбака-новичка никого не было. Рыбаки все подходили к проруби, лед затрещал.
— Что там такое, мужики? — послышался среди рыбаков голос. — Ну-ка, пропустите.
— Да вот он! — Кто-то обнаружил в толпе парня с бородой. Он, видно, ходил в лес за дровами и теперь пробивался с охапкой хвороста к своей лунке. — А мы думали, ты утонул…
Ловили до сумерек, домой ехали уже затемно.
— А дед-то Никита до чего дорыбачился: пошел греться, а яшшик к заднице примерз. Сам уж ничего не чует. Вертается обратно: «Ребятешки, чо мудряетесь, отдайте яшшик…»
— Ну, кажись, приехали. Ох, спина-то… Дед Никита, живой? Эй, мужики, толкните его, заколел старик.
— Лизавета, голубушка, ягодка моя…
Когда я собирался поступать в институт, родители отсоветовали мне селиться в общежитии: не будет возможности заниматься. Я снял комнату в «частном секторе» — небольшом домике на окраине. Хозяин — я вскоре стал называть его просто дядей Петей — жил пока один, жена уехала в гости к дочери, так что заниматься мне действительно никто не мешал. Но вот по ночам…
— Женя, ты спишь? — раздается в темноте голос дяди Пети. — Если спишь, то скажи, я не буду тебя беспокоить.
— Не сплю.
— Тогда ответь мне на такой вопрос: есть я или меня уже больше нет?
— Есть.
— Так. Сейчас проверим. — Дядя Петя решительно поднимается с кровати, включает свет, подходит к тумбочке. Он достает из нее помятый лист бумаги и подает мне. — Письмо от дочки. Прошу тебя: прочитай и сделай вывод.
Я беру письмо и, едва привыкнув к свету, читаю.
«Здравствуй, дорогая мама. В первых строках своего письма сообщаю, что у нас все нормально, ребятишки не болеют, живем хорошо, погода тоже стоит хорошая. Мама, в том месте, где ты пишешь про деньги, я разобрать не смогла и потому решила на всякий случай пока их не высылать. Мама…»
— Вот видишь, — перебивает меня дядя Петя, — все «мама», да «мама». Хоть бы в одном месте было сказано «папа»! И сын тоже — зачем ни придет — все к матери. Со мной — ни слова. Я сейчас лежу, так на меня даже сомнение нашло: есть я или меня уже нет боле? Чудно стало. Дай, думаю, Женьку спрошу, он парень грамотный. А, Жень? Пощупай, пожалуйста: есть?
Я дотрагиваюсь до плеча дяди Пети и говорю: «Есть».
— Ну, слава богу, — горько усмехается тот, гасит свет и уже в постели прибавляет: — Как снова народился.
