— Как вы полагаете, мистер Мейдиг, — сказал он, — это не будет дерзко с моей стороны? Я…
— Мой дорогой мистер Фотерингей! Конечно, нет! Я вовсе не считаю это дерзким.
Мистер Фотерингей поднял руку.
— Что мы закажем? — спросил он тоном щедрого хозяина и по просьбе мистера Мейдига потребовал ужин, подробно перечислив все, что должно было явиться. — А мне, — сказал он, окинув взглядом кушанья, выбранные Мейдигом, — больше всего по вкусу кружка портера да гренки с сыром. Это я и закажу себе. Я не любитель бургундского.
По его приказу портер и гренки с сыром немедленно явились.
Они долго сидели за ужином и беседовали как равные — мистер Фотерингей с удивлением и восторгом заметил это, — о чудесах, какие они натворят.
— Между прочим, мистер Мейдиг, — предложил Фотерингей, — я, если угодно, мог бы быть вам полезен… в вашей домашней жизни.
— Я не совсем понимаю вас, — отвечал мистер Мейдиг, наливая себе стакан чудесного старого бургундского.
Мистер Фотерингей уже приступил ко второй порции гренок, тоже затребованной из пространства, и набил себе полный рот.
— Да вот по поводу этой миссис Минчин (чав, чав)… Не могу ли я (чав, чав)… сделать ее исправнее…
Мистер Мейдиг поставил стакан на стол. На его лице выразилось сомнение.
— Она… надо вам сказать, дорогой мистер Фотерингей… очень не любит, когда вмешиваются в ее дела. Кроме того, теперь уже двенадцатый час, и она, наверно, легла спать. Вообще не думаете ли вы…
Мистер Фотерингей обдумал эти возражения…
— А нельзя ли попробовать сделать это, пока она спит? — предложил он.
Сперва мистер Мейдиг воспротивился этому необычайному опыту, но потом уступил. Мистер Фотерингей продолжал ужинать, хоть и не без тревоги в глубине души. Впрочем, мистер Мейдиг стал толковать о переменах, которые произойдут на другой день с его экономкой, с таким оптимизмом, который даже Фотерингею показался немного преувеличенным. Вдруг наверху послышался шум. Они вопросительно переглянулись, и мистер Мейдиг быстро вышел из комнаты. Мистер Фотерингей слышал, как он, стоя внизу у лестницы, окликнул свою экономку и потом осторожно пошел наверх.
Минуты через две пастор вернулся легкой походкой, с сияющим лицом.
— Удивительно! — вскричал он. — И даже трогательно! Весьма трогательно!
Он принялся шагать по ковру перед камином.
— Раскаяние, самое трогательное раскаяние, высказанное в дверную щель! Бедная женщина! Какая удивительная перемена! Она встала. Она сейчас же встала. Она поднялась с постели, чтобы разбить бутылку водки, которая была спрятана у нее в сундуке. И рассказала мне об этом!.. Но это дает нам… Это открывает перед нами, можно сказать, неограниченную перспективу. Если мы смогли произвести такую удивительную перемену даже в ней…
