Он быстро двигался вдоль полок и подошел к тем, на которых были книги по истории, половина из них на испанском. Он прочел заголовки: «История испанской цивилизации в Америке», «Попул Ву», «Испанское влияние в старой Мексике», «Возникновение Альмиранта», «Танекила Смелый», «История Большого дома».
Звон бокалов, донесшийся из гостиной, положил конец его исследованиям. Звук напомнил ему, что красивую женщину нельзя надолго оставлять одну, если только ее интерес не обращен в другую сторону — к другим мужчинам. Она стояла у бара, доставая бутылки.
Когда он вошел, она спросила:
— Сначала любовь или выпивка?
Стивенса поразило такое прямое приглашение. Он произнес дрожащим голосом:
— Вы у меня опять в долгу?
— Понятно, — беззаботно обронила она, — этот ликер вас в данный момент не привлекает. — Она вышла из-за стойки бара. — Пусть будет так. Но я надеюсь, вы проведете Рождество со мной и мы сможем выпить попозже. — Она взяла его за руку и потянула за собой. — Моя спальня вон там.
Когда они уже лежали в объятиях друг друга, она прошептала:
— Помни, что все мои раны уже залечены. Со мной не нужно обращаться, как с корзинкой с яйцами, которые могут разбиться.
Стивенс почувствовал раздражение.
— Ты не можешь быть просто женщиной, вместо того, чтобы давать указания? Я уверен, ты понимаешь, что с тобой обращаются как надо.
Она помолчала, а потом сказала:
— Ты в этом деле знаток. У тебя наверняка богатый опыт.
— Не такой уж богатый, как бы хотелось, — сказал Стивенс. — Я рад, что ты встретилась на моем пути.
— Надеюсь, ты не разочаруешься.
Она сказала это таким необычным тоном, настолько серьезно, что он подумал: «Она позволила мне любить себя, потому что ей очень нужно, чтобы я был рядом». Для него эта мысль была, собственно, не новой, но сейчас она показалась ему более реальной, чем раньше. Он вдруг обнаружил, что думает о том, правильно ли она его оценила. Помог ли бы он ей сегодня, если бы не было той предыдущей ночи и ожидания, что его возможно снова пронзит эта столь желанная молния. Как было приятно сознавать, что ему не пришлось делать этот печальный выбор!
Позже она сказала:
— Не одевайся. Накинь только этот халат.
Сама она скользнула в светло-голубой пеньюар, который больше обнажал ее тело, чем скрывал. Она вернулась к бару и, когда наливала какую-то темно-коричневую выпивку в стаканы, спросила:
— Ты хочешь сказать мне, что ни одна женщина в Альмиранте еще не открыла тебя и ты безраздельно мой?
