— А ты мог бы полюбить инвалида? Не того, кто получил какую-нибудь травму, а того, кто родился больным?
Паша молчал долго. Ему было стыдно признаться в чувстве, которое он испытывал, глядя на таких людей. Он боролся с этим в себе, но до конца побороть болезненную жалость, граничащую с отрицанием, не мог.
Кабошон понял это молчание правильно.
— А скажи, — задал он еще один вопрос, — разве они плохие люди?
— Ну, по-разному бывает.
— А это зависит от их инвалидности?
— Думаю, что нет… Если только они не чувствуют себя обиженными на весь мир.
— Так, — одобрительно сказал Кабошон, кивнув головой, будто учитель, которому правильно пересказали параграф. — Здесь все точно так же. Здесь отсутствие определенных способностей — точно такая же инвалидность, как в твоем мире — отсутствие ноги. Все дело в продолжении рода. Любое существо в любом из миров стремится, чтобы потомство было похожим на него. А у людей от разного рода способностей зависит еще и экономика. Так что животное отрицание непохожести умножается еще и на страх погрузиться в нищету. В вашем мире инвалид не может свободно передвигаться и выдерживать нагрузки на работе. В нашем — вообще лишен способности что-либо произвести.
Паша молчал.
— А теперь скажи мне, — снова заговорил Кабошон, — исключаешь ли ты вероятность того, что физически ограниченные люди могут вырасти в расу более светлую, восприимчивую, творческую… Да в какую угодно новую расу?
— Я почему-то сомневаюсь.
— Я не хочу тебя ни в чем убеждать. Никто ни о чем не может говорить наверняка. Но подумай, пожалуйста, вот о чем: если в вашем мире наша инвалидность — норма, то не может ли быть вполне самодостаточного мира, в котором нормой является ваша инвалидность?
По совету Кабошона к Камнелоту подходили с северо-востока. Хвойный лес кончился, за ним раскинулось неширокое поле, а потом путники вошли в яблоневый сад, росший по обе стороны от широкой дороги. Вскоре на пути попалась невысокая стена, и только отойдя от нее Паша понял, что это была собственно городская, крепостная стена. Метр — метр двадцать высотой, она весьма условно обозначала границу Камнелота. Яблони по ту и по другую сторону сплетались ветвями, плющ и вьюн переползали через преграду и вольготно раскидывали по ней свои широкие зеленые лапы. Вадим подумал, что в августе стена едва ли не рушится под напором ребят, достающих с яблонь плоды.
Минут через пятнадцать за деревьями начало ощущаться присутствие какой-то плотной темной массы. Это были невысокие каменные стены домов. За ними над вершинами яблонь показались шпили городских дворцов. Послышался городской шум.
