Он пришел в ее жизнь сразу, прочно, в чем-то заменив отца и мать. И он пришел не из жалости, это она бы сумела понять, но и не как обычно приходят. Она любила и боялась его, боялась быть перед ним ребенком, боялась быть несчастной девочкой, боялась называть по имени.
Три года просидела она на его уроках и на уроках его жены—Марии Иосифовны. Три года она без памяти была влюблена в эту высокую, стройную женщину, в ее строгие и умные глаза и теперь сравнивать себя с нею — она тоже боялась.
Но чего она никогда не могла понять, это удивительной естественности его поведения. Он никогда и ни в чем не обманывал ее. Любая мелочь, сделанная или сказанная им, была правдой. Она этого не понимала и тоже боялась.
Однажды Вячеслав Иванович пришел поздно ночью, пришел усталый, промокший до нитки.
— Люба, я замерз,— сказал он с порога, изумленно улыбаясь и щурясь от яркого света,— ты представить себе не можешь, что творится на улице.
— Я печку затоплю,— радостно подхватилась она,— только вы отвернитесь, я оденусь.
Она принесла дрова, затопила печку, поставила чайник. Вячеслав Иванович улыбался и молча следил за ней. Скинув плащ и мокрые ботинки, он приоткрыл дверцы и протянул руки к огню.
— А я, Люба, говорю сегодня Марии Иосифовне, мол, пойду на рыбалку. Она испугалась, не хотела пускать, дождь, говорит, такой, куда ты пойдешь. А дождь и правда ужасный, как из ведра льет.
— Чай скипел, будете пить? — предложила Люба.
— А водки нет, Люба? — виновато спросил он.— Я бы водкой лучше отогрелся. Мария Иосифовна мне редко позволяет, ну, а тут уж случай такой...
Выпив водки, он долго морщился, закусывал и радостными глазами смотрел на Любку.
— Соскучился я, Люба. Мария Иосифовна это духовным сплином называет, но какой уж там сплин, мне просто тебя увидеть хотелось,— говорил он, изумленно смотрел в ее глаза и ласково целовал...
Он любил укачивать ее, словно ребенка. И в эти минуты она действительно чувствовала себя маленькой, совсем еще крохотной девочкой, послушно покачиваясь на его руке и крепко жмурясь от тихого и уютного счастья.
— Я вот все думаю, Люба,— задумчиво говорил Вячеслав Иванович,— что же у нас дальше будет? С Марией Иосифовной я разойтись не смогу. Мы ведь с нею со студенческой скамьи вместе. Знаешь, она замечательный человек. Строгая немного, но это
не отнимает у нее справедливости.
— Ничего не надо,— тихо шептала Любка,— пусть все так и будет.
— Конечно,— соглашался Вячеслав Иванович,— мне только совестно перед тобой. Ведь ты не сможешь всю жизнь так вот прожить.
