— Мариула! Здравствуй, Мариула, — таким особенно мужским голосом заговорил Липранди, что Пушкин оторвался от книги и взглянул на него.
А засмотрелся на девушку… Мариула ответила поэту легкой улыбкой, чуть покривившей румяный рот, волной опаляющего черного огня из глаз… Она была всемогуща, как жизнь, эта тоненькая девочка с плетеным подносом в руках. Поставив полный поднос на стол, она с той же улыбкой на губах грациозно уставляла на столе зажженную свечу, горячий хлеб, вино в глиняном кувшине, острые соленья и квашеные овощи на блюдечках, тяжелые стеклянные стаканы… Хмуро восхищенный Липранди не отрывался от лица девушки — должно быть, ища в нем того, чего страстно желал…
Потом отвел взгляд, поднял брови и стал наливать вино.
Среди шумного разноязычного зала над их столом возникла своя тишина, уют единения трех друзей, полнота их слиянности. Трех таких разных и таких близких.
Юноша поэт с томиком римского поэта в руках, молодой блестящий генерал и суровый, как католический священник из испанцев, офицер — с лицом, уже оброшенным синевой после утреннего бритья, разведчик, обязанный знать все.
На высоком лбу Липранди поражающе краснел шрам, тусклые пятна черных глаз смотрели в упор на Пушкина.
— Поэты знают, что будет, господин Пушкин, — повторил он. — Дух истории — дух поэтический. История — огромная поэма, господин Пушкин… Ее творит народ, а пишут поэты! Ваше здоровье, господин Пушкин!
Липранди поднял над столом стакан розового огня.
— Поэты светлы, как вино! Они — факел! — продолжал он. — Не думаете ли вы, господин Пушкин, что вы затеряны в этом Кишиневе? Что все вас забыли? Уверяю вас, нет! Вы молоды, господин Пушкин, вы горите. Я, я знаю это. Вы светите! Россия знает вас! Знает вашего «Руслана». Журналисты бьются из-за него в журналах— кто за, кто против. И пусть бьются: «Когда строится царь — у плотников много работы!» — сказал Шиллер. «Руслан и Людмила» заставляют людей дышать красотой… Они отрывают публику от од и пастушков. Ваш романс о несчастной деве с ребенком поют всюду женщины и плачут… Вы, господин Пушкин, в самом обыкновенном, в человеческом находите красоту необыкновенную… А красота — великая сила!
— Как Мариула! — не сдержался Пушкин. Орлов затряс головой.
— Верно! Ха-ха, верно! Мариула — это действительно красавица!
Липранди говорил тихо, обстоятельно:
— Красоту всегда хочет видеть народ, хочет о ней петь. Народ хочет иметь ее… И народ найдет свою красоту, как только поэт даст ему нужные слова. Ваши слова уже поют, Пушкин, поют так, как Бессарабия поет Овидия до сих пор.
