На ступеньках низенького крыльца, прилепившегося к беленому, крытому потемневшим гонтом дому, стоял очень высокий седой генерал в расстегнутом сюртуке без эполет, В одной руке он держал длинный чубук, а другой разбрасывал пшеницу голубям, снующим у его ног, воркующим, подлетающим, с озабоченным видом расхаживающим.
Пушкин без колебаний подошел к генералу и доложил:
— Коллежский секретарь Пушкин, представляется по случаю прикомандирования к вверенному вашему высокопревосходительству управлению. Честь имею при этом вручить казенный пакет на ваше имя, — закончил он официально.
Генерал приподнял одну бровь, молчал, добродушно улыбался: это вот, значит, и есть тот самый Пушкин, о котором писал уже ему граф Каподистрия.
— Очень рад, господин Пушкин! — отозвался генерал приятным голосом. — Милости просим — добро пожаловать…
Генерал протянул было руку за синим пакетом с пятью печатями, но белый голубь, туго вспорхнув из-под самых его ног, чуть было не выбил пакета быстрым сильным крылом своим, да скособочился, выправился и быстрыми взмахами крыльев со свистом ушел в воздух…
— Ах ты! — от неожиданности даже качнулся генерал… — Извините, господин Пушкин. Это мое удовольствие. Птицы — мои друзья! Прошу вас в хату!
Генерал двинулся в дом. Ступеньки крыльца, потрескивая, гнулись под ним, таким ладным, таким мирным, что Пушкин ощутил сразу расположение к спокойному старику. А сказывали в Петербурге, Инзов будто сын покойного императора Павла, ну, с левой стороны. Видать, не в батюшку пошел. Тих!
В кабинете, простом, неприбранном, но с треугольным золоченым зерцалом на столе, где в назидание потомкам выставлены были три грозных указа царя Петра, на красном сукне мирно пропитывались пылью образцы разных хлебов: пшеницы, ржи, ячменя, овса. В клетке над середним окном весело высвистывали канарейки.
Генерал большими ножницами вскрывал пакет.
Просиял:
— Добрые вести, господин Пушкин, добрые ваши вести мне! — сказал он и потянулся вдруг к поэту. — Спасибо, милый! Дайка я тебя, дорогой, обниму.
Обнял, похлопал по плечу, продолжал:
— Ты-то не засидишься в такой глуши… Ехать нам с тобой в Кишинев. Там будем жить, там, а пока устраивайся здесь на время. Как-нибудь…
Никита, верный Никита, все он, рачительный, хозяйственный, заботливый, вскоре подыскал барину еврейскую хатку в Мандрыковке, в цветущем садике над синим Днепром, перетащил туда чемоданы и баулы. Пушкин, сбежав с обрыва горы на берег синего Днепра, купался уже в его студеных водах… Ловкий, мускулистый, ровно и быстро отмахивая саженками, он уже заворачивал к берегу, когда его внимание привлек крик и шум. По берегу побежали мурашами люди, засуетились, закричали…
