- Сссучка! – прошипел Миша. – Так, у тебя чей номер есть? Маринкин есть? Олькин? Звони!
- Зачем?
Миша сунул другу в руку его «трубку»:
- Звони, спрашивай, где я.
Олег набрал номер и нажал спикерфон.
- Даааа? – пьяно протянула Марина.
- Мариш, Мишка мой у вас? – спросил Олег подрагивающим голосом. – Не могу найти.
- Мишка? Мишка тут! Самсоооонооов! Где ты? Тебе твой френд звонит!
На заднем фоне переговаривались веселые нетрезвые голоса:
- Он, наверно, курит.
- Или с Кристинкой целуется.
- Мииишка! Телефон!
Потом Марина ответила в трубку:
- Он, наверно, вышел. Серебряков, приходи к нам, а? Без тебя скучно!
Ничего не говоря, Олег повесил трубку.
- И я не целовался, - хмуро добавил Михаил.
- Блин! – Олег снова сел на кровать, теперь стыдливо прикрывая свое возбуждение руками.
Мишка помолчал пару минут, а потом уже спокойней, без угрозы и без злобы снова сказал:
- Иди, мойся!
Когда Олег вышел из душа, у него все еще стоял. Инструкция к препарату обещала несколько часов эрекции. Инструкция не обманула. Он подошел к сидящему на кровати другу. Тот поднял на него взгляд. Минуту они смотрели друг на друга, не моргая. Потом Мишка спросил:
- Как ложиться?
Если бы месяца четыре назад маляру Самсону кто-нибудь сказал, что он будет жить в Москве, где его, закованного в наручники, будет насиловать под объективами камер темнокожий верзила. …Что спустя несколько недель он застанет парня, который только что трахал этого верзилу, и ляжет под него, пока не прошла эрекция…. Самсон даже в морду бы не дал говорящему: он ясно понял бы, что перед ним - душевнобольной.
Если бы месяца четыре назад едва сдерживающему отвращение при мысли о сексе Олегу сказали, что он станет покупать виагру, чтобы предложить потрахаться своему соседу, с которым уже десятки раз снимался в постельных сценах в студии, Олег понял бы, что с головой поссорится он сам…
Что их связало, двух пацанов, затерявшихся в одном и том же Зазеркалье? То, что Михаил не разнылся в свой первый съемочный день? Или его боевой шрам? Нечеловеческое упорство, с которым Олег шел к своей мечте? Или минута, когда он лег к Мишке, заметив откинутый им в отчаянии шпингалет окна? А может быть, всё началось, когда они, как первоклашки, нечаянно столкнулись на горке и летели кубарем, взбивая снежное облако и захлебываясь от хохота?
Как бы то ни было, какими бы путями они не пришли к этому вечеру, но их самый первый, волнующий и трепетный раз начался вот так, по-дурацки. Нет, Мишке было не плевать на измену. Еще как зудел у него кулак врезать в челюсть этой истеричке! Но стояк у Олега мог быть последним. Поэтому выбора у них не было.
