Кэп посмотрел на Рыжего новыми глазами.
- Ого, какой ты!... А если с самым главным поговорить?
- Я ходил к главврачу. Он сказал: «утомило меня ваше хирургическое отделение. Как пауки в банке». А я ни с кем грызться не хочу. Я работать хочу. Спокойно.
Кэп ссыпал в раковину тарелки и включил кран. Артём пил пиво, задумчиво глядя в окно на мокрые тополиные кроны.
- …Холодное в этом году лето, правда?
- Ага! – кивнул Кэп. – На неделю потеплело, потом снова дождь.
- Ты плавать умеешь?
Кэп промолчал. Но Артём вскинул голову:
- Лёш, ты не обижайся, я – серьезно. Тебе надо плавать. У тебя руки сильные, тебе легко будет.
- Где плавать-то – в ванне?
- Нет. Надо будет на Десну поехать, на пляж. Когда потеплеет.
- Ты волейбол смотришь? «Белогорье»* сегодня играет, - сказал Кэп, заканчивая с посудой.
- Смотрю, - ответил Артем.
- Врешь! – Кэп обернулся недоверчиво.
- Правда! Я за «Зенит» болею, там Алекно* - суперстар!
- Извращенец! – хмыкнул Кэп. – Болеть надо за свой регион. Вон Мусэрский* – суперстар! А сегодня они «Локомотив» сибирский вздуют. Идем!
Они сидели перед теликом на Кэповой кровати. Пиво кончилось. «Белогорье» продуло. Нужно было прощаться, но Кэпу хотелось чего-то еще от сегодняшнего вечера. Чего-то, в чем он не желал признаваться и чему не смог бы подобрать названия. Щелкая пультом телевизора и медля включать свет в тонущей в сумерках комнате, он вдруг подался чуть вбок и накрыл своей ладонью лежащую на покрывале Тёмкину руку. Тонкие пальцы вздрогнули, попытались выскользнуть. Но Кэп властно придавил их сверху. И – сам захлебнулся от неожиданной нежности, взмывшей в нем волной и теснящей дыхание. Это была ласка, признание, открытие для него самого. Он бережно водил пальцами по острым косточкам, по которым считают месяцы: «январь, март, май». Ему хотелось сжать их, хрустнуть со всей силы, но не со злости, не чтоб причинить боль, а чтоб заявить свои права и выразить странное, сильное и одновременно беспомощное чувство, которому не полагалось имени. Артём замер под этой целомудренной стыдливой лаской. Даже его дыхания не было слышно. Кэп вдруг опомнился, оттолкнул от себя узкую ладонь и сказал хрипловатым голосом:
- Позвонишь завтра вечером, ладно? Что и как на работе?...
Артём молча кивнул, встал и через две минуты уже щелкнул за собой входной дверью.
* * *
Скрутило Кэпа не по-детски. Правда, которую он скрывал от самого себя, обрушилась на него неумолимо и жестко: он влюбился. Вот в этого рыжеволосого щуплого парня, такого непростого и разного: застенчиво мнущегося у порога, вышедшего с «крамольным» плакатом против тысячи десантников, не умеющего наладить отношения с собственными родителями, делающего сложные операции и болеющего за судьбу совсем чужого ему ребенка…
