Тэннер (сразу унимаясь). Ну вот и отлично. Он не собирается поступать согласно своим принципам. Значит, решено: мы все окажем Вайолет поддержку.
Октавиус. Но кто виновник? Он может исправить зло, женившись на ней; и он сделает это — или будет иметь дело со мной!
Рэмсден. Правильно, Октавиус. Вот это слова мужчины!
Тэннер. Значит, он, по-твоему, не такой уж негодяй?
Октавиус. Что? Да он величайший негодяй!
Рэмсден. Отъявленный негодяй, черт его побери! Простите меня, Энни, я не мог сдержаться.
Тэннер. Так, значит, чтобы возвратить твою сестру на путь добродетели, мы должны выдать ее замуж за отъявленного негодяя? Честное слово, вы все с ума сошли.
Энн. Джек, не говорите глупостей. Конечно, вы совершенно правы, Тави; но только мы ведь не знаем, кто он. Вайолет не говорит.
Тэннер. А зачем нам это знать, спрашивается? Он свое сделал; остальное — дело Вайолет.
Рэмсден (вне себя). Вздор! Бред! В нашу среду проник мерзавец, распутник, злодей, который хуже убийцы, — и мы не должны знать его имени? Мы останемся в неведении и будем пожимать ему руку, принимать его у себя в доме, доверять ему своих дочерей! Мы… Мы….
Энн (умиротворяюще). Ну, ну, дединька, зачем так громко? Все это ужасно, никто не спорит. Но раз Вайолет не говорит, что же мы можем сделать? Ничего. Решительно ничего.
Рэмсден. Пфф! Я в этом не уверен. Если есть такой человек, который когда-нибудь оказывал Вайолет особое внимание, это нетрудно установить. Если есть среди нас человек, отличающийся распущенностью взглядов…
Тэннер. Гм!
Рэмсден (повышая голос). Да, сэр, я повторяю: если есть среди нас человек, отличающийся распущенностью взглядов…
Тэннер. Или человек, отличающийся неумением владеть собой…
Рэмсден (потрясенный). Вы смеете намекать, что я способен на такое дело?
Тэннер. Дорогой мой Рэмсден, на такое дело способен каждый мужчина. Нельзя безнаказанно прекословить природе. Подозрение, которое вы только что бросили мне, приложимо к любому из нас. Оно — точно комок грязи, который одинаково пристает и к лохмотьям бродяги, и к судейской мантии, и к облачению кардинала. Ну, ну, Тави! Не смотри на меня с таким ужасом. Это мог быть я, мог быть Рэмсден, мог быть кто угодно. И любому из нас в этом случае оставалось бы только одно: запираться и протестовать — как сейчас запротестует Рэмсден.
Рэмсден (задыхаясь). Я… я… я…
Тэннер. Самое тяжкое сознание вины не могло бы так парализовать человеческую речь. А ведь он ни в чем не повинен, Тави, и ты это знаешь.
