Но, с другой стороны, даже индейцы в резервации как-то выживают. А сейчас, как поётся в одной любительской песне — «резервация — здесь»… Вот иностранцев и раньше всегда поражала наша способность выживать. Видел однажды, какое удивление было написано на лице одного немца, когда у него на глазах мой друг на берегу моря починил свой старый шлепанец, какой любой западный человек, не задумываясь, положил бы в урну… А друг взял какой-то найденный гвоздичек, проволочку — и так всё скрепил, что не видать стало даже, что с шлёпанцем были проблемы.
Да, по всем параметрам цивилизованного мира, многие из нас — как тот самый старый шлёпанец… Живём на тридцать долларов в месяц. В обветшалых домишках с сортирами во дворе, в коммуналках, общагах… Трепыхаемся ещё как-то. И в процессе зарабатывания на жизнь у многих на саму жизнь времени уже не остается. И дошло уже до такого маразма, что молодых людей в вузах, школах ЗАСТАВЛЯЮТ развлекаться из-под палки: всякие там насильственные конкурсы самодеятельности устраивают… Так и живем. Как в оккупированной стране, которая захвачена жирной лапой другого государства в государстве: некоей страной Московией, которая ко всему тянет свои жирные лапки, повсюду у неё есть свои представители…
Но то, что сейчас на поверхности, все эти «сливки», весь этот мусор — так это всё ненастоящее. Да, они победили. Взяли в свои руки все средства массовой информации, создали свою «культуру», свой язык гламурных журналов, промыли всем мозги и отлично процветают… Но — всё равно дрожат и боятся, что в любой момент их господство может рухнуть, как карточный домик. Потому что глубоко в душе, или что там у них на её месте, они чувствуют, что не имеют ни на что на это никакого права, что заняли чужое место. И потому — злятся. И устраивают пир во время чумы. Развратничают. И это уже не остановить. У них во всём своя круговая порука, в их структуру не внедриться. Но они — лишь иллюзия людей. Тени. Развернись, ударь, плюнь посильней, и этот виртуальный мир рассыплется в прах. Только всё дело в том, что ударять пока нельзя. Надо ждать. Ждать, когда эта каша сама протухнет. Слишком далеко всё зашло.
— Ну, теперь понятно: ты здесь лежишь и ждешь, Никола? — спросил Юра.
— Жду… Я не дурак играть в чужую игру по чужим правилам, — неожиданно серьезно ответил Николай, — А ещё, не люблю общаться с трупами. Воняют сильно. А я не некромант…
Он замолчал, и повисла гнетущая тишина. Молчал, глядя в костер, и дядя Юра.
