— Ну, прости, прости… Это не ты виноват, а я… Успокойся. Сейчас ты поймешь, расскажу, и ты поймешь… — Ее речь обрывалась, слова с трудом слетали с губ. — Пожалуйста, не ругай меня, а то я просто умру. Ладно?… Костик, Костик, я так виновата перед тобой, гораздо больше, чем ты передо мной. Совсем я запуталась. И перед Глебовым виновата. — Она замолчала.
— Да ладно, мать. Я не возражаю против… отца.
— Не возражаешь? — Лиза посмотрела на него и поняла: он рад Глебову, хотя даже сам еще до конца не понимает. — Бедный ты мой, бедный… — Она погладила его голову, он припал к ней, склонился, прижался; он так давным-давно к ней не прижимался, и это ее окончательно добило. Теперь-то уж точно она не знала, что ей делать дальше.
Костя поднял голову и улыбнулся:
— Мать, я тебя уже простил.
— Простил?… Ты добрый. Вот соберусь с духом и расскажу тебе все… Только ты меня не торопи… Дай вздохнуть. — Лиза посмотрела вновь на Костю, увидела его сияющие глаза… Когда они были такими открытыми, она даже не помнила и в страхе повторила: — Дай только вздохнуть.
Лиза глубоко и судорожно вздохнула, как будто этот глоток воздуха мог ее спасти, но не успела ничего объяснить, потому что ее прервал звонок в дверь. Насмерть перепугалась, выкрикнула: «Вернулся Глебов!» Опрометью забегала по комнате, не зная, какое принять решение. Если сейчас сказать Глебову про ее розыгрыш, то что будет с Костей?… Глебов наверняка докопается, что Костя угнал машину. А если скрыть, то очень нехорошо, очень нехорошо, ведь Глебов будет думать, что он отец Кости, — разве можно так жестоко? С другой стороны, выхода нет. Костика судьба дороже. А если открыться пока только Косте? Чтобы он не привыкал к мысли, что у него есть отец. Этого никак нельзя допускать, нельзя! Привыкнет к отцу, а его на самом деле нет. Будет страдать, ожесточится. Да, да, надо все-все выложить Косте, будь что будет, лучше сразу, не затягивая, а Глебову потом, потом, после суда, когда все уладится, когда пройдет время… Вот только плохо, что тогда Косте придется всю дорогу притворяться перед Глебовым, а он это ненавидел больше всего на свете! Всегда ей орал: «Все вы притворщики!» Еще маленьким, в пятом классе, поднял бунт: «Все вы притворщики! Родители и учителя!» Директору крикнул — из-за этого пришлось переходить в другую школу. Нет, он не согласится притворяться.
Она услышала: Костя открыл дверь — и бросилась к зеркалу, чтобы привести себя хоть немного в порядок, но в зеркале она ничего не увидела. Вот говорят: «смотрела невидящими глазами», так и Лиза смотрела на себя и не видела собственного лица. А Костя был рад, что вернулся Глебов. Он хотел продолжения встречи… с отцом. Так быстро привык и назвал Глебова про себя отцом. Открыл дверь, и приветливая улыбка тут же сползла с его лица — перед ним стоял приземистый, широкоплечий мужчина лет сорока. Лицо у него было обветренное, лоб закрывала старая жеваная кепка, сдвинутая вперед, из-под нее торчал короткий мясистый нос. Костя узнал его сразу — это был Судаков, шофер той самой проклятой машины. Про него Костя вообще забыл. Неужели что-нибудь пронюхал?
