Рассвет. Встает. Одевается. Уходит. Идет вниз с холма без оглядки. Нет, не выдерживает, останавливается.
Глебов тогда увидел, оглянувшись, церковь со срезанным куполом, с проросшими на ее крыше двумя тоненькими березами. И сад, в желтых, красно-лиловых, оранжевых осенних листьях. Почему-то подумал: «Райский сад на холме». Теперь это все стояло перед его взором в виде картинки, окаймленной строгой рамкой.
Между тем лицо Глебова неузнаваемо изменилось: помолодело, разгладились глубокие морщины. Он поймал себя на том, что глупо улыбается, почувствовал, что кожа его тела пылала, точно от ожога. Ему стало жарко — он сбросил пиджак, развязал галстук, бросился из кабинета. Пробежал по коридору, никого и ничего не замечая. Ворвался в канцелярию, закричал: «Дайте мне дело Зотикова!.. Нет, я оговорился, не дай бог! Дело шофера Судакова». Схватил, не обращая внимания на девушек в канцелярии, обратно к себе, нашел телефон Лизы, стал звонить, не дозвонился, списал адрес. И, держа драгоценную бумажку с адресом, выбежал… Потом вернулся, надел пиджак. Завязал галстук, взял портфель и вышел.
Разумное состояние духа покинуло Глебова. Все привычное было сметено ураганом трех слов: Костя — его сын!
11
Лиза торопилась домой, почти на ходу вскочила в троллейбус, не стала стоять в длинной очереди за свежими огурцами, хотя это был подарок, схватила на ходу твердый батон — им можно было вполне пользоваться как милицейской дубинкой. Ей хотелось побыстрее рассказать Косте о своем посещении суда и о том, как она победила Глебова. В этом она не сомневалась ни на секунду. Придумала, что Глебов проговорился, что любит ее по-прежнему, сама поверила в это, сочиняя, как она будет им вертеть и крутить. Жизнь казалась ей веселой и прекрасной штукой. «Так что, Костик, — скажет она сыну, — можешь заниматься тяжелым роком и ни на что не отвлекаться. Твоя родительница все для тебя сделает в лучшем виде».
Кости не оказалось дома. Лизе стало обидно. Задор победителя бурлил в ней, хотелось с кем-то поделиться своим состоянием. И тут позвонила баба Аня. С тех пор как ее прихватила астма, она поневоле стала меньше помогать соседям. Ей бывало одиноко, и она звонила. А у Лизы и Кости выработался рефлекс отделывания от нее: «А?… Что? Ты как? Лекарство приняла?… Звони. Спешим, летим, убегаем…» И бац — трубку на рычаг.
Но сегодня Лиза была рада матери. Она разговаривала, радостно расхаживая по комнате, — в одной руке трубка, прижатая к уху, в другой аппарат на длинном шнуре. Баба Аня ее слушала, отказывалась от помощи, говорила, что картошка и капуста у нее есть, ей ничего не надо, а даже наоборот, она отправила им пенсию.
