— Моя ключница, — представляет он подошедшую к нам женщину, пожалуй, его сверстницу по годам; видно, в молодости она была весьма хороша собой.
— Вы ждали меня, ваше святейшество? — с чего-то надо ведь начинать.
— Мой приятель, комиссар Родриго, предупредил меня, что человек, которому он полностью доверяет, просит аудиенцию.
— Весьма ему благодарен.
Тем временем ключница приносит мясо, только что снятое с вертела. Зверски хочется есть, но я стараюсь держаться достойно.
— В понедельник недалеко отсюда убили девушку… Она работала медсестрой.
— Да, да, я слышал. Ужасно. К несчастью насилие перестало быть привилегией больших городов.
— Полиция не позволила прессе вникать в детали, боясь скандала: убийца пил кровь своей жертвы.
Прикрыв глаза, ключница пошатнулась — ей явно сделалось нехорошо.
— Вам плохо, сеньора Марин? — спохватывается епископ. — Ради бога, вы можете нас оставить, мы сами управимся за столом.
Женщина молча качает головой.
— Мне бы хотелось, чтобы святые отцы приняли участие в этом деле, — продолжаю я.
— Да, но… Какое отношение оно имеет к нам?
— Пятнадцать лет назад здесь уже случилось нечто подобное. Прямо на вашей площади какой-то парень напал на проститутку.
— А мне кажется, на улице Бальена, — поправляет епископ.
— Комиссар Пуэртолас добился от журналистов переноса места событий.
— О, вы его видели? Ну как он?
— Живет в одиночестве. Точнее, умирает: у него рак.
— Весьма сожалею, весьма. Мы не всегда находили с ним общий язык, да что делать — такие уж были трудные времена. И все-таки жаль, что он так завершает жизненный путь.
— Я виделся и с Соледад Тибурсио.
— Мне кажется, вы питаете какой-то нездоровый интерес к событиям столь отдаленным и весьма несущественным.
— Пуэртолас признался, что тот парень был сыном… Простите, сеньора Марин — вашим сыном.
Женщина вздрагивает, переводит взгляд на епископа, ища его поддержки. Сигуэнса продолжает хранить полную невозмутимость.
— Иди, Долорес. Я все улажу. А ты пока приберись дома.
Мгновение женщина колеблется и уходит, прикрывая платком лицо. Ее место тут же занимают два монаха, два ревностных стража.
— Интересно, где этот парень сейчас? По моим подсчетам, ему уж лет тридцать.
— Его нет здесь. Дальние родственники позаботились, и сейчас они живут в горах — там ему хорошо.
— Послушайте, сеньор епископ, мне терять нечего. Я — никто, понимаете? И поэтому могу сыграть любую роль, в том числе и следопыта.
— Ну и к какому выводу вы пришли в этом качестве?
