— То есть я прилетел слишком рано? — попробовал улыбнуться Гордон.
— Возможно, — я уже досадовал на себя, что расслабился с ним, — более совершенные методы экспертизы будущего позволили бы установить, что там произошло у вас на самом деле. А сейчас что — все записи стерты. Причем установлено: стерты специально. И обо всех ваших тамошних перипетиях, равно как и об обстоятельствах измены (мне это слово не нравилось даже чисто фонетически) командира корабля Кегерна и гибели Стои Лоренс мы должны судить исключительно с ваших слов.
— Вы знаете, Томпсон, я уже как-то догадался, что меня подозревают в двойном убийстве.
— Не торопитесь с выводами, мистер Гордон. Здесь не всё так просто, — сам не ожидал, что выдам такую пошлость.
— Ну а этот Джон, как его, Гордон. — Гордон решил вдруг вернуться к предложенному мной формату, одновременно пародируя его, — он как, прошел все эти ваши детекторы лжи, процессоры правды?
— В том то и дело, что да! И это еще больше все усложнило.
— В смысле? — Гордон вышел из роли.
— Его показания слишком искренние. А это бывает…
— Подождите, — он останавливает меня. — Дайте, я отгадаю. У фанатиков и душевнобольных, так?
— Примерно.
— Следовательно, банальным преступником меня все-таки не считают. Польщен, конечно.
— Триста лет назад сидящий на моем месте ответил бы вам что-то вроде: «Здесь вопросы задаю только я».
— Ах, так мы уже поменялись местами? — усмехнулся Гордон. — Хорошо, задавайте.
— Зачем вы стерли записи с первой планеты, Гордон?
— Я дал слово ничего не говорить на эту тему. А ваши датчики подтвердили, что это действительно так?
— То есть вы даете понять, что стерли не вы?
— Всё! — он показывает руками крест-накрест, больше ни слова.
— Ладно. — Я встаю, начинаю ходить возле своего стола. — Вы хотите человеческого разговора? Уже месяц как, да? Как вы думаете, почему полеты в состоянии анабиоза, начавшись с вас, на вас и закончились?
— Вы же сами говорили о новой телеологии, смене цивилизационной парадигмы.
— Всё несколько проще, Гордон. Эксперименты показали: в половине случаев вышедшие из анабиоза становятся другими. То есть у нас есть основания подозревать, что Джон Гордон на самом деле не есть Джон Гордон. А это как раз тот самый, второй, худший по сравнению с выскобленным до первозданной белизны сознанием и подсознанием астронавта случай. И это куда серьезнее вашего фанатизма или же психического заболевания… Да, конечно, в вас живет тот поразивший вас когда-то запах сирени после дождя, пусть вы давным-давно забыли его. А стыд за то, что отняли игрушку у крупного, рослого, но совершенно беспомощного мальчика. Вы же знали тогда, что не получите отпора. Но та история с юной Линдой почему-то совсем вас не мучает, хотя должна бы, и вы помните о ней в подробностях даже, но так, формально. Такие вот формальные угрызения совести, да? А голограмма кинозвезды, что вы однажды увидели у отца в кабинете, предопределила ваши сексуальные пристрастия. Она-она. А не то, что вы всегда считали. Вы по-прежнему любите картофель, обжаренный в оливковом масле, пусть давно уже забыли его вкус. Тонкокожий картофель с кусочками сыра и бокалом красного.
