Но особенно впечатляли обитатели улицы. Сначала я заключил, что они молчаливые и замкнутые, а потом понял, что все они очень старые. Не знаю, почему я там поселился, наверное, был немного не в себе, когда туда переехал. Я жил во многих бедных кварталах, и меня всегда выселяли за неуплату ренты. И вот наконец оказался на улице Де Осейль, в полуразрушенном доме, где консьержем служил парализованный Бланд о. Это был третий дом с вершины холма и, пожалуй, самый высокий.
Моя комната была единственной жилой на пятом этаже почти пустого дома. В первый же вечер я услышал странную музыку, доносившуюся из мансарды под островерхой крышей, и на следующий день поинтересовался у старого Бландо, кто играет. Он сказан, что играет на виоле старый немец, глухой чудак. Судя по записи, его зовут Эрих Занн. По вечерам он играет в оркестре в дешевом театре. Бландо добавил, что Эрих Занн поселился в мансарде под самой крышей, потому что любит играть в поздние часы, вернувшись из театра. Окно в мансарде было единственным местом, откуда открывалась панорама за стеной, замыкающей улицу Де Осейль.
С тех пор я каждую ночь слышал игру Занна, и хотя она не давала мне спать, я был словно околдован ею. Меня не покидала уверенность, что я никогда раньше не слышал ни одной из мелодий, которые он играл. Хотя я и не был тонким знатоком и ценителем музыки, я заключил, что Занн — композитор, наделенный редким даром. Чем больше я его слушал, тем больше меня зачаровывала его музыка. Через неделю я решил познакомиться с музыкантом.
Однажды поздним вечером, когда Занн возвращался с работы, я перехватил его в коридоре и сказал, что хотел бы с ним познакомиться и побывать у него в мансарде, когда он будет играть. У Занна, маленького, худого, согбенного, в потертом костюме, было насмешливое лицо сатира, голубые глаза и почти лысая голова. Мое обращение, казалось, его сначала рассердило и испугало. Но в конце концов несомненное дружелюбие смягчило старика, и он нехотя сделен мне знак следовать за ним по темной шаткой чердачной лестнице. Его комната, одна из двух мансард, притулившихся под крышей, выходила на запад, к высокой стене в верхней части улицы. Просторная комната казалась на вид еще больше: она была очень пустой и запущенной. Узкая железная кровать, грязный умывальник, большой книжный шкаф, железная подставка для нот, шаткий некрашеный стол и три старомодных стула составляли всю меблировку. На полу в беспорядке валялись кипы нотных листов. Дощатые стены комнаты, судя по всему, никогда не штукатурили. Пыль, лежавшая повсюду толстым слоем, и паутина усиливали общее впечатление запущенности и заброшенности. Вероятно, прекрасный мир Эриха Занна находился далеко отсюда, в космосе воображения.
