Кто тут всем руководит? Где оцепление, охрана, автоматы, собаки?
Может, спросить? Вон, он, на лестнице…
– Теперь твоя очередь…
– Не знаю…
– Поднимайся, – лицо не запоминающееся, костюмчик темный. – Глаз не поднимай, тебе же лучше, на вопросы отвечай, на все… искренне, поняла?
…ступенька под ногами – две дощечки плохооструганные, наспех делали, сразу видно… все тут временное: закончат с нами, и никому этот домик фанерный не нужен будет…
– Поняла, чего же тут непонятного.
– Иди.
Поднимаюсь.
Робко стукнула в хлипкую дверцу; глаза, как учили – вижу черный пластик пола, ножки письменного стола, черные ботинки, черные носки и краешки белых брючин. Остановилась.
– Что же ты стоишь, присаживайся, – голос усталый, негромкий.
Слева стул: простой, деревянный, сиденье коричневым дерматином обитое, раньше такие во всех конторах стояли, для посетителей… раньше?
Села. Сжульничала, взглядом чиркнула: стена белая, окно, в нем ночь, звездная такая… Вроде, светало? Темноволосый, костюм белый… Все, больше не смогла, снова в пол уставилась.
– Рассказывай…
– Я не знаю, что вас интересует.
– О себе…
– О себе?
О, Господи, что же я должна говорить о себе?
– Ну, жила… Как все… любила… Наверное, не очень хорошо, я имею в виду, не очень правильно… Так ведь никто и не знает, что значит: правильно? В чем-то хуже, в чем-то лучше других.
Помолчали. Он скрипнул стулом, поднялся, наверное, смотрел в окно.
– Больше тебе нечего сказать?
Замерла, выдохнула с шумом. Вот, всегда так: когда не надо, у меня просто словесный понос и фонтан красноречия, а когда надо – что я должна говорить?!
Сердце стучит кровью в ушах, от этого кажется, что я слышу секунды – убегающее время…
– Тебе не в чем покаяться?
Я еще ниже опустила голову. Как это делается? С чего начать? Господи, как это глупо! Если кому это надо, то Ему и так все давно известно, измеряно и посчитано… А все эти исповеди… Дежурные фразы…
…мы договорились – в шесть у памятника. Приметное местечко: с одной стороны – кинотеатр со звучным названием Пролетарий, с другой – дом, в котором я живу, точнее, снимаю койку у хозяйки.
Памятник – бронзовый старик, навеки вросший в свое кресло, возвышается на небольшой бетонной площадке, видно со всех сторон.
Я пришла минут за десять и стояла, вглядываясь в многочисленных в этот час прохожих и таких же, как я ожидающих. Люди толпились у Памятника и у входа в кинотеатр; поминутно кто-то срывался с места навстречу опаздывающим; парочки и группки шумно выражали свой восторг и сразу же исчезали: кто в недрах Пролетария, а кто, смешавшись с вечерней уличной толпой. Бывшая Дворянская, а нынче – Проспект Революции лениво перекатывала людские потоки, выбрасывая на мой бетонный островок то одних, то других… Вадика не было.
