– Хватит! Тебе еще обратно ехать!
– Доеду! – убеждает ее Саша, – дай! Ну, дай, по хорошему!
– Нет!
– Что значит нет? – тихо шепчет супруг, и в глазах его встает давно забытое… Да, где там! Не то, не то, мужик, подрастерял за годы, годы-негоды.
– Соседи, ну вы хоть меня поддержите, – просит Надежда, с испугом поглядывая на нас.
Мы только опускаем головы. Не гожее это дело встревать в семейные разборки. Муж и жена…. Все знают.
Но с пьяным мужиком в одном купе ехать не хочется, не ближний свет. Дед из 9-ого все с себя продал и пропил. Он ходил невменяемый по вагону и буровил невнятные угрозы.
Ту-тук, ту-тук…
Да, когда же это кончится! Господи!
Деда я прогнала спать. Сашке прочитала лекцию о вреде алкоголизма. Утихли.
Тело липкое от пота, и на всех один грязный туалет, вбирающий в себя все нечистоты страны, и тонкая струйка воды из-под крана. Все, кончается.
– Заправят, – равнодушно тянет кто-то.
– Где?
– Где-нибудь заправят, на станции…
Вся наша жизнь – этот вагон; консервная банка на колесах. Глоток воздуха – подарок судьбы, если сумеешь открыть окно. Но у старушки напротив, уже прострел в пояснице – сквозняки. Я несу ответственность за эту бабушку. Мы едем вместе от самого Жезказгана, я уже знаю всю ее жизнь, видела фотографии ее взрослых детей и умершего мужа.
Сама она – татарка из Уфы. Муж ее из семьи чеченцев, высланных некогда в Казахстан. Он умер, едва дождавшись сына из армии – сердце не выдержало. Он всегда помнил тот ужас, который испытал еще ребенком, когда солдаты врывались в дома чеченцев и насильно заталкивали в грузовики. Помнил он и товарный вагон, в котором их привезли и высадили зимой в голую степь. Он не хотел, чтобы его дети испытали на себе ненависть других народов. Он очень боялся за сына. А в Чечне живут его братья, со своими семьями, и кто-то уже погиб в этой бессмысленной войне. Братья призывают к мести. Они требовали единственного сына, требовали объединения семьи. Они хотят войны, а он хотел мира. Его обвинили в предательстве, и сердце не выдержало.
– Он никогда не жаловался, не хотел меня расстраивать, – тихонько сетовала бабушка.
Высадив ее в Уфе, я решила переселиться; в соседнем купе освободилось место, там едут одни женщины, они все до Москвы, я перебираюсь к ним.
Они радуются.
– Слава Богу, решилась наконец-то! – ворчит Лариса.
Вообще-то они меня давно к себе звали. Им тоже не очень с соседями везло, к ним подсаживали деда-алкаша, потом они умолили Лидию Петровну, и та деда переселила в восьмое купе, но ночью появился у них новый пассажир, он всем был бы хорош, если бы не носки, и не жуткий храп.
