— Летает! — со вздохом сказал осунувшийся, изможденный дед.
— Кажнюю ночь?
— Кажнюю.
— И без тебя знаю, что кажнюю: испытуючи тебя спрашиваю. И не токмо я один — вся деревня знает! Люди давно видят — змей к тебе летает! Огненный змей рассыпается искрами у тебя над поветью — кажнюю ночь!
— Нечистый?
— А то кто же? Не старуха же! Душенька ее на небеси покоится и ничего не знает, что «он» тут выделывает! Тоскуешь ты, а «он» эфтим пользуется, «ему» эфто и надо: хлебом «его» не корми, только дай душу, которая, к примеру сказать, ослабела: это «он» любит! хе-хе-хе!
— Как же быть-то?
Кузнец помолчал, подергал глазом и спросил скороговоркой:
— Ноги гладила?
— Гладила.
— Отнимутся ноги! — уверенно сказал Мигун. — А с косой еще не приходила?
— Нет.
— Ну, хорошо еще, что хоть с косой не приходила: с косой завсегда — перед смертью!
— Помирать-то не страшно — душу жалко! — сказал дед.
— А то как же? в эфтом-то вся задача: все помрем, да не эдак!
— Молитвы какой заговорной не знаешь ли?
— До молитвы еще дело не дошло. Возьми ты кусок мелу и везде поставь кресты: над дверями, над окнами, на воротах, на калитке, на подворотне: кажнюю дыру закрести, штобы пролезть «ему» негде было — понял?
— Как не понять.
— Ну, вот! А сам…
Тут кузнец понизил голос до таинственного шепота и близко наклонился к деду.
— А сам — возьми ты, мил человек, ицо прямо-таки самое простое, свежее куриное ицо и носи его подмышкой три дня и три ночи и — не спи, боже упаси заснуть!
— Нельзя?
— Ни под каким видом! Не ложись, не садись — ходи! Ходи где хочешь, а ицо подмышкой, под самой под рубашкой держи! Что ты тут увидишь и услышишь — не пужайся: вреды тебе никакой не будет! на четвертые же сутки — к вечеру — принеси мне то самое ицо. Тогда ляжешь спать, и будет сон крепкий. А я над тобой, над сонным, прочитаю три раза «да воскреснет бог» — и все пройдет! Понял?
— Понял. Спасет те Христос! Муки, как уговорились, Яфимка принесет тебе пятерик.
— В эфтом нет никакого сумления. Мне главное — помощь оказать!
Кузнец замигал глазом, задергал щекой и еще долго что то говорил, но угрюмый дед не стал его больше слушать. Он вышел из кузни и тяжелым шагом побрел от околицы к своей избе, так странно напоминавшей его самого.
* * *
Два дня и две ночи подряд дед Матвей ходил с куриным яйцом подмышкой. Летние ночи были теплые, лунные, тихие, словно объятые волшебным сном.
Когда утомленная деревня погружалась в благодатный сон, огромный, длиннобородый старик одиноко и безмолвно бродил по спящей земле, залитой ярким лунным светом, сопровождаемый всюду двигавшейся за ним длинной исполинской тенью.
