Однако парикмахер рассудил здраво и, несмотря на страстную пятницу, решил подработать. Он согласился уважить просьбу бедных людей с реки, но при условии, что ему заплатят вперед. Разумеется, он им доверяет, просто не хочет липших осложнений.
— Смотри, как бы мы тебя самого не обрили, — огрызнулся Сухопарый.
— Зря кипятитесь, друзья. Такой уж у меня порядок.
Оп ввел мужчин в дом и усадил на скамейки. Паула пошла в церковь, и Шеннон отправился проводить ее, а заодно пройтись по селу. Цирюльник принес из дома кофейник с горячей водой и стал взбивать пену. Затем остриг бороды ножницами и распахнул настежь окно, чтобы было светлее. Достал наваху и аккуратно погрузил ее во флакон с розоватой жидкостью.
— Что это? — удивился Обжора.
— Дезинфицирующее средство.
— Высший класс!
— Высший класс вот где, — произнес вдруг Белобрысый, который стоял ко всем спиной и что-то разглядывал на стене. — Она тебе родственницей доводится?
— Нет, просто знакомая.
Остальные сплавщики тоже подошли посмотреть. Это была дешевая литография, изображающая девушку в довольно прозрачной блузе.
— Будущая хозяйка заведения.
— Точно! Святая искусительница.
— И не совестно женщине так фотографироваться! — сказал Лукас.
— Это же не фотография, дурак, а рисунок.
— Не хотел бы я быть на месте художника.
— Почему?
— Так ведь он это рисовал, чтобы раззадорить других…
— Поглядите-ка на Сухопарого!
— Ну как, хорош? — спросил тот.
— Не крути головой, порежу.
— У тебя рожа стала гладкой, как зад у девки.
— Так и хочется поцеловать.
— Сначала получи мое разрешение.
Однако, встав с кресла, Сухопарый с явным удовольствием рассматривал свое отражение в зеркале, поглаживая лицо рукой.
— Совсем другая морда после бритья.
Постепенно все они претерпели то же чудесное преображение. Сплавщики едва узнавали друг друга. Переглядываясь, они вышли на улицу, пугая деревенских мальчишек и удивляясь своему необычному виду и не менее необычному виду селения.
Улицы словно оцепенели. Одетые по-праздничному мужчины стояли небольшими группками. Казалось, воздух был пропитан особой сдержанной торжественностью. Жизнь замерла… Какой-то мальчуган вдруг запел, но его тут же оборвал мужчина, дав ему подзатыльник.
— Заткнись, олух, господь бог умер.
Мальчишка мгновенно стих и тоже застыл в торжественном оцепенении. Даже свинцовые тучи недвижно висели над домами.
К полудню сплавщикам наскучило это зрелище, эта пассивность, с какой чему-то отдавали дань. Они направились в таверну, но таверна оказалась закрытой.
