— Господь бог умер, — ответила им женщина, к которой они обратились.
— Мы не будем пьянствовать и дебоширить, — объяснил ей Американец, — мы хотели бы только слегка промочить горло после еды.
— Нельзя торговать. Господь бог умер.
В эту минуту через площадь проходил священник местной церкви. Американец кинул оценивающий взгляд на этого высокого, атлетически сложенного человека с седыми волосами.
— А если сеньор священник даст разрешение? — спросил он.
Но поскольку ответа не последовало, Американец пошел навстречу священнику. Подойдя ближе, он увидел, что у священника тонкие, но загорелые руки, мягкий рот и проницательные глаза. Американец объяснил в чем дело, и тот, выслушав его, направился к женщине, говоря по дороге:
— Торговля мне не подчиняется. Она в ведении аюнтамиенто. Но я не против.
— Сегодня я не открою, даже если мне прикажет сам алькальд, — упрямо возразила женщина, выслушав священника. — Умер господь бог!
— Нечего сказать, хорош у нас будет обед, — проворчал Обжора. — И угораздило же Горбуна положить нам в котомку трески! А вино?
— Идемте со мной, — позвал священник.
Оп привел их к своему дому и пригласил в сени, побеленные, пустые, с единственной скамьей вдоль стены, сиденье которой было выложено красными плитками. Они прошли мимо лестницы, ведущей в жилое помещение, и очутились в крошечном, не больше пятнадцати квадратных метров, огородике, с маленьким кипарисом и колодцем в глубине. На ухоженных грядках огорода вытянулись в ряд голубоватые кочаны капусты, а фасоль карабкалась вверх по тростниковым треножникам, стоявшим, словно винтовки в пирамиде.
— Это мой сад, — пояснил священник. — Рассаживайтесь поудобнее.
Перед домом оставался незанятым небольшой клочок земли, затененный лозами вьющегося винограда. Кое-кто из сплавщиков уселся на скамью, остальные продолжали стоять.
— Боюсь, у меня не найдется столько стульев, — виновато пробормотал священник и крикнул: — Эухения!
— Не беспокойтесь, отец. Мы сядем на землю.
В дверях показалась седовласая старуха.
— Налей в мою охотничью флягу белого вина, самого лучшего, того, что мне подарил дон Хасинто.
— Самого лучшего, дон Анхель? Разве вы не берегли его на случай…
— Это как раз тот самый случай, Эухения.
— Если налить полную флягу, ничего не останется.
— Пу и наливай.
— Не надо, отец, — сказал Американец. — Мы привыкли обходиться тем, что есть.
— Зато я не привык принимать у себя гостей, — улыбнулся священник, — такое событие надо отметить. Хлеб у меня тоже найдется и масло оливковое… Чего бы еще вам предложить?
