— Ну, уж и вспомнит! Плохого я ему ничего не сказал, — неуверенно оправдывался Карпухин. — Вон и Серега подтвердит. Правда, Серег?
— Плохого действительно не говорил, — сказал Шершень, — а развязность свою с незнакомым человеком нечего выказывать.
— Ладно, буду истуканом вроде вас, слова от меня не дождетесь, — рассердился Генка, не встретив у Шершня сочувствия, на которое явно рассчитывал.
Возвратился старшина. Теперь, в форме, он уже не казался таким низкорослым и пожилым.
— Ну-с, начнем знакомиться. Да вы усаживайтесь: табуреток в роте хватает. Моя фамилия Николаев. И зовут Николаем. И по отчеству Николаевич. Одним словом, Николай в кубе. На сверхсрочной более двадцати годов. В танкистах сразу после войны. Для первого знакомства, думаю, хватит. Слушаю вас. С кого начнем? Давайте-ка с вас, юноша, — старшина посмотрел на Генку, — спрашивать-то у других вы мастак, послушаем, как про себя рассказать сумеете.
Беседа была недолгой. Оказывается, нам уже были определены и должности в экипажах — мы с Генкой попали в первый взвод, Шершень — во второй, в тот самый экипаж, где наводчиком служил Атабаев, — и отведены спальные места, тумбочки.
— Это что за чемоданчик у вас такой? — спросил Николаев у Генки, указывая на черный футляр.
— Скрипка.
— Умеете играть?
— Так точно.
— Ишь вы какой… Скрипач, значит. А я вот все дочку собирался музыке учить. Да где там! При нашем-то гарнизонном житье-бытье… В тумбочке не поместится? — Он взял футляр и отправился к Генкиной кровати. Приложил футляр к тумбочке и обрадованно сказал: — А ведь подойдет. Только и дел, что полочку убрать. Так что разрешаю хранить в тумбочке. Оно, конечно, можно бы и в каптерку, да там, пожалуй, сыровато будет. Как бы инструмент не испортился…
— Спасибо, товарищ старшина, — учтиво поблагодарил Генка.
— Спасибом, сынок, не обойдешься. Сыграешь на досуге. Ладно?
— Обязательно, товарищ старшина.
— К слову «старшина» надо добавлять слово «гвардии». Гвардии старшина. У нас часть гвардейская. И вам присвоят гвардейское звание…
— Ясно, товарищ гвардии старшина. Николаев по-доброму усмехнулся.
— Понятливых люблю. С ними служба не в тягость, а в удовольствие.
Узнав, что Шершень умеет играть на гармошке, Николай Николаевич обрадовался еще больше, чем от скрипичных способностей Карпухина. И это понятно: гармонист для роты важнее скрипача.
— Рассказывайте, какие за вами таланты значатся? — дошла очередь и до меня.
Узнав, что никаких, не смутился.
